Сколько таких лаконичных эпитафий прочел он с того времени, как потерял работу. Он стал выискивать их в газетах с какой-то странной, болезненной жадностью. Ему представлялась вереница самоубийц, поднимающихся на вершину небоскреба, эту Тарпейскую скалу нового времени. Изжелта-бледные лица у всех, обвисшие, смятые пиджаки, неподвижный, направленный в одну точку взгляд. Неужели он когда-нибудь замкнет их печальную процессию?
Но прошло еще немало дней, пока он убедился в том, что другого выхода нет и эта вот пустота под ногами — единственный, оставленный ему в жизни путь.
Подъем наверх по винтовой лестнице — в лифт его не пустили — показался ему едва ли не самым трудным во всем этом. (Стыдно подумать, до чего он ослабел от голода.) Цепляясь за перила, через каждые десять ступенек останавливаясь перевести дух, он добрался, наконец, до цели.
Где-то Айт читал о том, что раненый зверь уползает умирать в глухие кустарники, в овраг, где ничто — ни окрик, ни шорох — не нарушит его предсмертных минут. Как хорошо он понимает сейчас это. Навсегда расставаясь с самим собой, он хочет вспомнить что-то, хочет найти и сказать себе на прощанье какие-то мужественные, добрые слова...
Снизу из ресторана долетают до него обрывки «румбы», женский смех, — все в жизни идет своим чередом. Смешно умирать под «румбу», не правда ли? Жаль, что не принято считаться в таких случаях с мнением самоубийц, — он заказал бы, понятно, григовскую «Смерть Азы» или, на худой конец, хоть плохонький «блюз», чтобы не обидеть танцующих...
Послышались приближающиеся шаги и веселые колеблющиеся голоса. Пренебрегая дурной погодой, на площадку подымалось несколько посетителей ресторана. Айт приник к парапету, стараясь слиться с темнотой.
Покончить жизнь в присутствии этих беспечных, счастливых людей показалось ему сейчас так же стыдно, как раздеться на людной улице донага.
Они остановились на другом конце площадки, громко разговаривая. Каждое слово доносилось до Айта с раздражавшей его отчетливостью.
Кого-то из гуляк остальные называли с шутливым почтением Гарун-аль-Рашидом. Айт понял, что именно он был хозяином пирушки. Речь шла о том, чтобы отправиться в экстравагантную прогулку по городу пешком. Видно, испробованы были и шампанское, и спирт с водой, — требовалось взвинтить себя чем-то необычайным, лишь бы отдалить неприятный час похмелья.
— Однако неправильно думать, что Халиф Гарун любил шататься по улицам, подобно вам, — продолжал кто-то с пьяной серьезностью.— Самое неправдоподобное в сказках Шехерезады — это деспот, гуляющий пешком по своей столице. Известно, что настоящий Гарун-аль-Рашид был нелюдимым, старым хрычом и очень боялся убийц. Жители Багдада терпеть не могли его.
