Мягко взяв последний аккорд, именинница повернулась к гостям, резко захлопнув крышку фортепьяно — так, что поколебалось пламя свечей. Казалось, в воздухе еще парит ее глубокий голос. Майя молчала, глаза ее горели: перед ней как будто был огромный зал… Но на самом деле в комнате сидели лишь семь человек, которые, впрочем, хлопали, как сто. Это было прекрасно!
Эльза, шокированная, непроизвольно встала и обняла певицу.
— Боже, простите, я не знала…
— Деточка, за что ты извиняешься? — Майя заговорила своим обычным голосом, в который теперь тоже не верилось. — Слава богу, я немножко заработала в Миланском театре, мне хватает на жизнь, и теперь я могу играть лишь те роли, которые захочу. Лавры стареющей актрисы, скучающей и вызывающей жалость, мне не идут. И я предпочла вернуться домой и стать нестареющей достопримечательностью. Я люблю эпатировать публику, а в опере, знаешь ли, эти таланты не применить… Разве что в драматическом театре, как у тебя, да и то — репетиции, склоки, режиссеры… Разве нет? Рутина…
Эльза, очарованная, не переставала кивать. Майя потрепала ее по щеке наманикюренной рукой с несколькими крупными серебряными перстнями.
— Ладно, сейчас я познакомлю тебя с добрейшим человеком, который, тем не менее, заставит тебя плакать. Сергенто, твой выход!
Из-за стола встал высокий мужчина с греческим профилем и растрепанными седыми кудрями до плеч. Эльзе его лицо показалось знакомым. Он неторопливо вынул из кармана очки, надел их и сразу стал неуловимо похож на кого-то очень знакомого по школьным урокам литературы. Не успев додумать эту мысль до конца, Эльза вдруг поняла, где его видела. На центральной пешеходной улице, с микрофоном и стопками книг. Он, кажется, что-то читал, когда она, впервые после долгой разлуки приехав в этот город, гуляя, проходила через местный горсад. Сергей откашлялся, тряхнул волосами и практически пропел неожиданным для такого облика фальцетом:
— Дорогие мои любители поэзии, я снова с вами. Меня зовут Йося, и я — Плохой поэт. К сожалению, такого имени и огромного желания недостаточно, чтобы стать хорошим поэтом, поэтому я не стану терзать ваш слух своими стихами. Я мучаю этим лишь собственную мамочку, которая все равно меня любит. Но она мне говорит, что вы любите меня за другое, и я ей верю…
За столом засмеялись, Мануэла встала и подошла к дочери:
— Правда, Сергенто — прелесть? Он прирожденный комик, я считаю. А как читает… Послушай.
Фальцет вдруг сменился глубоким низким тембром, а слова стали на секунду замирать под сводами высокого потолка и, оттолкнувшись оттуда, по одному падать в душу.
