Рука есть у этой девчонки, у Хевни, думаю я. Надо пойти и взять руку у Хевни. У неё, конечно, рука девчоночья, но попробуй отличи. Главное, что она не взрослая и её рука не будет болтаться чуть не до земли, как материна. Только я не знаю, где искать девчонку. Я не знаю, где она живёт.
Отец идёт под навес во дворе и возвращается с заступом. Он начинает рыть яму в углу, рядом с кроватью на которой умирает мать.
— Что ты делаешь, отец? — спрашиваю я его.
— Рою яму, сынок. Рою яму, — отвечает он.
— Зачем?
— Нам нужен погреб, сынок. Я сделаю большой хороший погреб.
— Зачем нам погреб? — не отстаю я. — Нам нечего хранить в погребе.
Отец молчит и продолжает копать. Посреди хижины медленно вырастает куча земли. Когда она становится слишком большой и занимает чуть ли не весь угол, отец берёт ведро и начинает выносить землю, насыпая её возле грядок и сразу утаптывая. Мать стонет, а когда не стонет, то смотрит на него и что-то шепчет сухими губами. Скоро она умрёт. Скоро.
С ямой он возится весь день и тратит особенно много времени на разравнивание земли во дворе. Он прихлопывает её лопатой и даже присыпает травой, но землю всё равно видно, что она свежая, рыхлая и не такая сырая, и что её слишком много.
Потом он снова уходит под навес и возвращается с верёвкой на плече.
Отец бросает верёвку в яму, конец её держит в руках.
— Ну-ка, сынок, спустись, я хочу посмотреть, хватит ли глубины. С одной рукой тебе несподручно будет, так ты только держись за верёвку, покрепче держись, сынок, а я тебя опускать стану.
Я хватаюсь за верёвку. Держаться одной рукой действительно тяжело. Быстро, но осторожно, отец опускает меня в яму. Едва ноги мои касаются земли, верёвка вдруг слабеет в моей руке и через мгновение её верхний конец падает у моих ног.
Я смотрю вверх. Отец сидит у края ямы и утирает слёзы.
— Ты уж не сердись на меня сынок, — говорит он. — Ты уж не сердись на меня, пожалуйста. Просто так будет лучше, если никто тебя не увидит. Посидишь тут пока. Ты не бойся, сынок, в яме не страшно будет. А я тебя стану кормить. Я хорошо буду тебя кормить, сынок. А если вдруг придут эти, я накрою яму вон той дерюгой, никто и не увидит. Не бойся, сынок, не бойся. Нельзя, чтобы тебя видели. Если узнают про тебя, нам с мамой несдобровать. И тебе плохо будет, и нам с мамой тоже солоно придётся. А маме и так нелегко. Зачем доставлять ей лишнее горе перед смертью.
