Ржавая луна | страница 11



    — Нет, не вырастет, — говорю я. — Так не бывает.

    — Вырастет, сынок, обязательно вырастет. А если я отдам тебе свою руку, мы умрём с голоду. Как я буду рубить лес?

    — Неправда, — возражаю я. — Я не умру с голоду. Если кончатся мыши, я могу пойти убить человека и съесть.

    — Людей убивать нельзя, сынок, — хмурится отец.

    — Охотников — можно.

    — Нет, и охотников нельзя. И есть людей тоже нельзя. Если ты привыкнешь есть людей, ты станешь опасен для всех нас. Тогда мы с мамой не сможем укрывать тебя от магистрата.

    — Люди — вкусные? — спрашиваю я.

    Он смотрит на меня с удивлением и жалостью. Ему меня почему-то жалко. Мне ни разу не было жалко его.

    — Я не знаю, сынок. Я никогда не ел людей.

    В углу стонет и всхлипывает мать. Она ещё не умерла, но каждый день говорит, что завтра умрёт.

    — Отдай мне материну руку, — говорю я тогда. — Ей она всё равно не нужна, она хоть как умрёт не сегодня завтра.

    Лицо у отца вытягивается.

    — Нет, — мотает он головой и, кажется, готов заплакать — такой-то здоровенный мужичина, лесоруб. — Нет, это нельзя. Сам подумай, сынок, разве можно тебе иметь взрослую женскую руку? Нет, это нельзя. Пусть уж рука остаётся маме. Пожалей её, сынок, ей и так плохо. Ей очень больно.

    Потом он говорит:

    — Теперь, сынок, тебе нельзя больше появляться на улице. Понимаешь? Йомун Килч наверняка запомнил тебя. И даже если не запомнил, охотники уже по всему селению ищут мальчика с отрубленной рукой. Понимаешь? Теперь тебе нельзя появляться на улице, тебя убьёт первый встречный охотник.

    Отец прав, я понимаю. Представив себя с материной рукой, я соглашаюсь, что выглядеть это будет необычно. Хотя… мало ли всяких уродов бродит по миру. Я помню, как в наше поселение приезжал цирк уродов. Кого там только не было. Был человек с огромным носом, свисавшим ниже подбородка, его звали человек-элефант. Была женщина с чешуйчатой змеиной кожей, вся покрытая слизью, с глазами, как у кошки. Её так и звали — женщина-гадюка. Был мальчишка со сросшимися ногами и маленькой — в два моих кулака — головой. Он не мог ходить и так смешно прыгал — как деревянный. Он был самый смешной. Охотники гоготали, обливали его пивом, тыкали в него рогатинами и поносили самыми разными словами, но и медяков и объедков ему в загон бросали побольше, чем другим.

    Только всё равно я в такой цирк поступать не собираюсь, а значит, мне нужна рука нормального размера.