– Прекрасно… Эта твоя метафора: «… и кровь оранжевою конской гривой в закатном солнце запекло…» Замечательно!
Я-то ведь знала, какое болезненное у поэта самолюбие, как неистово жаждет услышать он похвалу от младшего брата своего, под коим понимает любую непоэтическую натуру. Он и сострадает ей – ведь вот, поди ж, не сподобилась она радости поэтического вдохновения – и тихонько презирает ее за это же, однако и ждет от нее одобрения, если не сказать – благоговейного восторга.
Наверное, я сумела мастерски наложить бинты на израненную душу Шажкова, потрафить его «эго», потому что он тут же принялся рассуждать на поэтические темы, одаривая меня благожелательно-благодарными взглядами. И Арниковой удалось мне коснуться в разговоре, лишь когда я приступила к сладострастному процессу обгладывания цыплячьего крылышка.
– Она – славная контрабандистка, – насмешливо сверкнул глазками принявший еще сто граммов на грудь Шажков.
Я немного опешила. То, значит, поэт определил Арникову как сброд и скверну, то называет ее «славной». Вот она, прихотливая поэтическая душа!
– Контрабандистка? – лаконично переспросила я.
Юра меланхолически погладил левой рукой тыльную сторону правой ладони.
– Ох, Олечка, раньше, во времена Мериме и Стендаля, из нее получилась бы отменная Кармен или Коломба. Вот ведь в чем парадокс, да, да, злосчастный парадокс времен и… нравов. Как там Гегель квакнул: вначале история имеет трагический облик, а потом вырождается в фарс, – он замер, окрыленный высокопарностью собственного слога.
– И в кого же выродилась Арникова? – подхватила я, движимая волей к прагматической конкретизации.
– В сороконожку, – рассмеялся Шажков, бесконечно довольный тем, как он лихо ставит меня в тупик своей метафорической лажей.
– А пояснить ты бы не мог? – взмокла я от этого словесного пинг-понга.
– Отчего же, – он принялся манерно заламывать пальцы. – Не что иное, как моя поэтическая фантазия нарекла ее контрабандисткой. Это потому, что я хочу ее видеть такой – смелой и гордой Кармен. А на самом деле Арникова приторговывает кокаином. Да не просто приторговывает, а совращает молодежь, приучая к этой заразе.
– Кого же, если не секрет?
– Всех не перечесть, – прикинулся опечаленным Шажков.
Он томно вздохнул и налил себе фанты.
– А если по именам? – настаивала я.
– «Что в имени тебе моем?..» – самодовольно усмехнулся Юра. – Клуню, например, и всю его тусовку…
Он устремил на меня хитрый, насмешливый взгляд, как бы говорящий: все, мол, мне известно.
