Канун дня всех святых - Чарльз К. Уильямс

Чарльз УИЛЬЯМС

Канун дня всех святых

Перевод с английского Н. Григорьева и В. Грушецкий

Анонс

Это - Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.

Человек, который стал для английской школы "черной мистики" автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для "мистики" германской.

Ужас в произведениях Уильямса - не декоративная деталь повествования, но - подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.

Это - Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое...

Глава 1

Новая жизнь

Она стояла на Вестминстерском мосту. Смеркалось, но Город словно противился темноте. Фонари на набережной Виктории еще не горели, зато в окрестных домах сняли светомаскировку, все ставни, жалюзи, занавески то ли раздернули, то ли и вовсе не закрывали, и окна светились, как первые неяркие звезды над головой. Огни означали мир. Конечно, настоящий, официальный мир еще не наступил, но земля перестала содрогаться от взрывов бомб. Враг перестал быть врагом, миновал еще один мучительный кризис; настало время для терпеливого труда и благоразумия, чтобы покончить с тоской, страданиями и невзгодами. Отныне не будет больше изматывающих дежурств и ежедневного отчаяния.

В сгущающихся сумерках Лестер Фанивэл смотрела на Город. Полумрак скрыл следы бомбежек, но она знала, как много предстоит поработать, чтобы они исчезли совсем. Где-то высоко в небе гудел самолет. Звук успокаивал даже больше, чем полная тишина. В мерном далеком гудении было больше безопасности, чем в реве и грохоте всех эскадрилий, вместе взятых. Вторая мировая война кончилась, и дальний гул мотора красноречиво сообщал ей об этом.

Луна еще не взошла; темнела река внизу. Она положила руку на парапет и поглядела на нее; надо постараться, чтобы этой руке больше не пришлось накладывать бинты.

Неплохая была рука, хоть и не такая чистая и гладкая, как много лет назад, до войны. Двадцатипятилетняя рука.

Ее хозяйке возраст казался весьма почтенным. Она долго разглядывала ее в тишине и покое то так, то эдак, пока ей не стало казаться, что тишина затянулась, пожалуй, слишком надолго, не считая того далекого самолета. За все время, что она стоит здесь, ни один человек не прошел по мосту; за весь вечер она не слышала ни голосов, ни звука шагов, ни шума автомобиля.