– А Клунин передал эстафету Зеленкиной Вике? – высказала я предположение, вызывая в памяти возбужденно-радостные лица Шурика и Вики.
– О-о! Тебе и это известно? – заговорщически улыбнулся Юра, – да, только один бедный Ежик не знал, что все его мальчики и девочки балуются кокаинчиком. Что это, Оля, – принял он обеспокоенный вид, – отсутствие проницательности или желание ничего не видеть, с тем чтобы комфортно себя чувствовать?
– Вполне возможно, и то и другое, – усмехнулась я.
Шажков сделал знак проходившей мимо официантке.
– Еще нам водочки. Сто пятьдесят.
– «Смирновской»? – уточнила та.
– Ага, – дурашливо кивнул ей Юра, – ее, родимую.
Официантка поскакала к стойке.
Я сочла излишним допытываться у Шажкова, почему он все мне выбалтывает. Скорее всего, решила я, удовлетворяет требования своего мстительного инстинкта. С таким обилием свободного времени почему бы, в самом деле, не позлословить?
– Ежик вообще всю эту дрянь не жаловал, – эффектно работая на публику, вздохнул Юра. – Одного паренька, Димой Кожевниковым звали, уволил из «Вывиха». И всех строго-настрого предупредил, если, мол, увижу кого пьяного в студии, или обколотого, или нанюхавшегося, – задорно посмотрел на меня поэт, – мигом направлю! Предупредить-то предупредил, а что творилось под собственным носом, не видел!
– А что собой представляет Люба?
– Надутая стервочка, – коротко охарактеризовал Ольгину подругу Юра, – чтоб монету у нее раздобыть… – он выпятил губы и отрицательно покачал головой, – жадная, как тысяча иудеев, – пренебрежительно добавил он.
– Понятно. А вообще, если не брать во внимание ее непростительную скупость? – Я бросила на Шажкова ироничный взгляд.
– Как не брать, Оля? Ведь мы с тобой как раз обсуждали тему отечественного меценатства, – почти обиженно произнес Юра.
В этот момент к нам подошла официантка с подносом, на котором стояла одинокая, но полная рюмка.
– Пли-из, – умелым жестом опустила она на стол рюмку.
– Благодарю покорно, – жеманно улыбнулся Шажков и тотчас поднес ее ко рту. – Хороша, зараза! – чмокнул он своими яркими влажными губами.
– У меня есть информация, что Люба – любовница какого-то супермена, – продолжала я истязать беззащитно-ранимую душу поэта.
– Ах, какое мне, Олечка, подумай, дело до всех этих лживых сексуальных историй? – самовлюбленно пропищал Шажков.
Я чуть со смеху не прыснула. Сдержаться помогло раздражение, которое вызывала во мне его неуемная болтовня. Шажков с наигранной стыдливостью потупил глаза.
