- И не иноземцами вовсе, а боярами нашими, которые из седмочисленных>[5]. Жалко им с властью-то расставаться.
"Чего только ни болтают", - усмехнулся про себя Телепнев, пока возница кнутом прокладывал дорогу.
Пять минут спустя сани миновали мост надо рвом, окружающим Кремль, и через широкие Никольские ворота прямиком направились к Житничной улице, где стоял двор боярина Шереметева.
- Здрав будь, боярин Федор Иванович!
- О, Василь Григорьич, наконец-то, - обрадовался Шереметев, поднимаясь. - А я как раз отдыхаю. Проходи, садись. Марфа! Сбитня гостю горяченького!
Они уселись возле накрытого парчой стола. Холопы забегали, и через пять минут перед Телепневым стояли большая кружка с дымящимся сбитнем, плошка с патокой и вазочка с вареньем. Перекрестившись на иконы, Телепнев с видимым удовольствием втянул носом пряный запах горячего медового напитка.
Выгнав всех из горницы, Шереметев выжидательно взглянул на Василия Григорьевича:
- Ну, сказывай, как съездил.
- Да неча сказывать-то, Федор Иваныч, - развел руками гость. Свою ферязь он оставил в сенях и теперь радовал глаз ярко-синим бархатным кафтаном с золотыми пуговицами. - Не желает старица Марфа сынка свово на царство отдавать. Мы-де четырех царей за восемь годков извели, и Мишке, мол, она такой судьбы не желает.
- Уговаривал ее? Дары мои отдал?
- А то как же. Да она ни в какую, хоть кол на голове теши. Вот, грамотку тебе прислала.
Телепнев достал из-за пазухи помятый свиток и передал Федору Ивановичу.
- И молю тебя, батюшка мой, все свое могущество употреби, - Шереметев бегал по строчкам глазами, бормоча под нос, - дабы Мишу мово от такой участи отвести… а уж я за тебя молюсь денно и нощно… и за господина моего полоненного Федора Никитича… а сынок мой молод и к державной доле не способный…
Наконец он откинул письмо и в сердцах плюнул:
- Тьфу ты, вот упрямая баба! Уж чего, кажется, лучше, так нет - противится.
- И не говори, - вздохнул Василий Григорьевич. - Что ж теперь делать станем, а, Федор Иваныч? Для нас лучше Мишки-то Романова не сыскать.
- А ничо. Я уж и с батюшкой его списался, обговорили, дескать, как только сын на царство встанет, так сразу его, Филарета, из полона-то и выкупит. А мы уж тут постараемся, чтоб митрополиты его патриархом поставили, нам не впервой. Так что хочет инокиня Марфа Мишку благословить аль нет, никакого различия. Выберем его, и согласится, некуда ей деваться-то будет.
- Добро, - кивнул дьяк.
Шереметев отхлебнул сбитня и задумался. Минуты три гость и хозяин сидели молча, потом Телепнев осторожно спросил:
