Моабитские хроники | страница 8



щель пляшет на льду.

А ну, гора, перевернись,

покажи пещеру,

щель повседневного, миллионы ушедших Валер.

А ну, Сезанн, покажи Купальщиц, -как ты пытался избежать историй, -будто цадик: «горе! горе! горе!» -все глаголет он, очи подняв долу и кадык, а ты подходишь, даешь ему под дых.

«Ой-ой-ой!» - кричит цадик,

рак на льду,

Большие Купальщицы

показывают свою заросшую лесом гору

01.03

Набросал второй вариант Есенина, вроде как Диониса, выглядывающего из-за кустов.

Греки не знали понятия «греха» - оно появилось позже, на амальгаме стоиков и Ветхого Завета. Зато у них было проработано понятие «скверны». Это нечто более физикалистское, телесное, как эпидемия - «в городе завелась скверна»... Но от «скверны», как сейчас в России, невозможно избавиться само собой, самосовершенствованием, дистанцированностью - на что надеется большинство моих московских друзей. Она затрагивает всех находящихся в пространстве этого полиса, этого народа. И вырубается только карой. Это не мораль, а нечто природное, конкретное. Не ссы против ветра. И в самом деле, это чревато. Во-первых, глупо, во-вторых, подло, и что самое главное, боги очень не любят, когда им ссут в лицо.

02.03

Переводил на холст второго «Есенина». Красиво получается трехцветным карандашом на большом формате - линии становятся тонкими. Был у Вадика на короткой встрече с Альбертом. Мне совсем не нравятся их последние работы со Скерсисом (группа «Купидон») - какая-то развлекуха на потребу богатенькому обществу, концептуалистское кабаре. Был и Харлампий, но мне зачастую тяжело его понимать. Он полагает, что хорошо говорит по-русски, но у него проблемы с русскими флексиями, да и со словарным запасом. И все равно мне показалось, что он со мной согласен.

03.03

Я опять начинаю увлекаться футболом. Много новых игроков появилась, и это такая красота, такой трепет. Как сегодня - ван Перси («Арсенал»), карауливший весь матч на линии офсайта, уже на 90-й минуте получил отличный пас, в одно касание пульнул мяч в ворота, и потом, раскинув руки, парил у трибун на волнах обожания и собственной гордости.

Птица с великим хулиганом Пурушей на склоне горы с елями.

07.03

Посмотрел выставку Михайлова в Берлинской Галерее. Он, конечно, гениальный фотограф. Созерцательность и свет воспаряющие любые сюжеты. Умирающая иссохшая старуха на грязном ложе, рядом стул с мерзкой дыркой в сидении, но за окном, за двойными пыльными рамами, все равно свет и цветущие деревья. Торжество любого изменения, скольжения - у Михайлова ведь мало статичного, все куда-то скользит и плещется. В самом деле, чем его адско-чистилищные «соляные озера» отличаются от пляжей на Майорке? Лишь слегка разный состав воды, а столпотворение будет все тем же.