- Помни: у тебя есть твои друзья, семья, работа. У меня никого нет, кроме тебя!
Пункт второй:
- Помни, моя жизнь короче твоей, потому я гораздо сильнее переживаю время, которое мы в разлуке.
Ну и так далее... Вот здесь я сразу почувствовал, что этот из настоящих - из тех мудрецов и изгнанников, которых в XX веке могла дать только Америка: Кейдж, Берроуз, Генри Миллер. В английском языке таких людей называют «маверик» - индивидуалист, независимый. И еще ему синонимично другое, великое и гнусно преданное нами, слово «диссидент». Впрочем, не будем о грустном.
Диссидент - это тот, кто равняет свою жизнь с порывом и отречением. Это как дерево, ветви дерева - их развил, расход. «Диссидентура», «диссида» - презрительно говорили в кругах московских концептуалистов. Ну, если не хочешь деревом - тогда конечно...
Однако есть в нашем бытии обширная зона, где диссидентом перебывал каждый. Там порыв простирается до самых границ мира и сталелитейно сравнивается заподлицо с самым отчаяннейшим, тупым, цветочным конформизмом. Эта великолепная проклятая зона называется отрочеством. Этот порыв называется вожделение. Здесь начинается Ларри Кларк. Он знает, поскольку все знают, - и это никогда не надо стесняться повторять -что Америка и отрочество, вожделение навсегда едины, как лицо и улыбка.
И также будет мчаться на свидание с небытием Кен Парк - в прологе фильма своего имени. На скейт-борде, в наушниках, грозно помахивая рукой в такт рок-н-роллу. И облегченно улыбнувшись, прежде чем нажать курок. Чтобы стать всем вокруг Пичес, Шона и Клода. (Пичес играет та самая подруга Ларри Кларка).
Я не припомню персонажей настолько милых, как эти самые Шон, Клод и Пичес. Чей взгляд - сама отзывчивость и мягкость. В полном цветении атраксии. Не ребята, а просто кусты ходячие. Но кусту не обязательно быть - так, очевидно, решил Кен Парк.
Этот таинственный разбег персонажей - в никуда, в чистоту улыбки, шелковистость обнаженного прикосновения. Невинность подростка. Распущенного. Невинность пистолета. Какая разница, он - гангстер или просто ёбарь. Всесимпатия - только не по Достоевскому, а по Уитмену. И два почти что анекдотических стража у ее солнечных ворот: добрейший Клод, подстригающий своей беременной матушке ногти на ногах, и злобнючий Тейт, убивающий деда с бабкой за то, что они жульничали в скрабл. (Конфликт, кстати, возник из-за того, можно ли засчитать слово «пися»).
02.10
Экстравагантность лежит в самой основе европейской живописи, у которой нет канона, только скос. В то время как у китайцев она является частью канона, вроде задника - прозрачного, без развития, без событийности.
