Я давно уже не вспоминал это место на Планерной и, наверное, я вспомнил его сейчас последний раз в жизни. Я предал его - как предаю тысячи других мест, и только
смерть положит конец моему предательству. Та самая «оглядчивость пространства», которую безуспешно мечтал никогда не предавать Пастернак.
Этот вопрос, я не знал как сказать: «она всегда одевалась по моде» или «она всегда одевалась со вкусом». Я видел этот вопрос, как снежное заседание, там стоял я снаружи приюта, почтамта, одну из двух кнопок я был должен нажать. Но речь шла об Ире.
09.08
Больше крепости! Больше восклицательных знаков. Эти конфигурации - гербы! Гербы!
12.08
Был на сейшене Дитриха, Кристофа и некоего Бенно, горниста. Играли хорошо, сосредоточено, лучше, чем с Летовым. В те минуты, когда удавалось следить за музыкой, я представлял себе некие структуры, рамки, создаваемые Дитрихом - здесь, скажем, переплет, потом - последовательность полок, какие-то полукружия и пр., а из них лезла фактура духовых, вроде каши из окна, но не забывая примериться всякий раз к проему вот именно этой, конкретной рамы.
И все равно было смешно смотреть, как толстенький Кристоф судорожно закладывает ножку за ногу, используя свою ляжку в качестве сурдины сопрано-саксофона.
18.08
Мне снилось, что я - незаконный сын Кобзона. Обедаю в гостях у каких-то персонажей. За чаем пытаюсь им объяснить, почему почти не общаюсь с «отцом»: «Ну понимаете, наши профессии... У нас очень-очень разные круги общения...» Здесь надо пояснить, что вряд ли есть на свете персонаж, внушающий мне большее отвращение, чем Кобзон. Ну, еще, наверное, Кулик и Петросян. Путин гораздо дальше.
19.08
«Утром, к рассвету, очень свежо, так что мне жаль было смотреть на голых детей, которые дрожали от холода и жались к матери, у которой не было другого покрова, как старый саронг. Стен нет, в полу громадные щели между бревнами. У детей оставляют на затылке род косички...» и т. д., у Миклухо-Маклая. Интересно, насколько я вписан в это существование? Как я могу его изведать? В этом мире? В том? Я есть эти дети? Может быть, только в сопричастности ветра.
20.08
Читал «Из города Энн» Омри Ронена, моего «конкурента» по премии Белого. Серьезный мужик, сын профессоров, общается с Берберовой, Набоковыми. Даже странно, что на этом - пусть ужасно маленьком и идиотском поле - я сумел его обойти, невежественный и косноязычный.
Омри очень мил, когда пишет о своем детстве или отдается (редко) чистому восхищению стихом. И становится невозможным, когда начинается вся эта тягомотина сравнительного литературоведения, подобно Гаспарову. Дескать, а вот откуда этот мотив пошел? Как будто они не понимают изначальной сходимости языка, имперсонального сходства всех мотивов, метафор, ритмов. Равно как и того, что цель поэзии - не в этой связуемости, а во взвихренности, разрыве. Ведь читал же Якобсона. Да что там, даже дружил с ним! А напоминает людей, которые при чтении эпизода с мокрым печением Пруста будут задаваться вопросами: а что за чай? а где был куплен? а как заварен? и почему к нему купили именно печение «Мадлен». «Ну да, - говорят они обычно, - ведь одно другого не отменяет». Еще как отменяет. Подменяет! В нашем мерзком желании инте-ресненьких тайн, маленьких совпадений, медгерменев-тики, подмены авангарда детективом.
