Но главное не в этом. А в том, что Омри Ронен был участником Будапештского восстания и чудом остался в живых.
21.08
Не исключаю вариантов. Я сделаю моего «Гогена» Умаровым - лжецом, негодяем, ужасающим террористом. Или «безжалостным повстанцем», как хотите. Так вылезает он из материнской утробы.
«Портрет Гогена в образе Доку Умарова» (подобно моему старому «Портрету отца Анны Франк в образе командира Красной Армии»). Это не то, что Делез говорит: «Подойти сзади к философу и сделать ему чудовищного кадавра, который был бы одновременно твоим ребенком». Это отец Анны Франк или Доку Умаров подходят к тебе сзади... и что они с тобой делают?
23.08
Состязание между Колтрейном и Ричи Блэкмором. Они ведь всю жизнь друг друга ненавидели. А тут Блэкмор кричит: «Давай фламенко! Посмотрим, кто кого!». И надо видеть, как это видел я - движения, ритм Колтрейна, он становится будто шире в плечах, перебирает саксофон винтообразно, играет фламенко.
24.08
Все романы - неправильные,
это стада овец,
но среди них золотая косица, солнечный амулет,
это самый центр защиты,
идиотизм Днестра,
это на лапках вновь одурачено «эн-да-да!», правильный, дурно связанный,
в осыпях берег реки,
это кроссовки без задников - бегунки.
(Введенский как-то сказал о своем романе: «Все романы писались неправильно, только мой написан правильно, хоть и плохо». Роман назывался «Убийцы вы дураки», его рукопись пропала безвозвратно).
25.08
«... Песчаный берег около Сингора состоял собственно из мелкого булыжника, так что всю ночь море разбивалось с большой силою о каменный вал, и шум набегавших и снова удалявшихся волн, несших и передвигавших булыжники, был очень силен и не раз будил меня в течение ночи. Я проснулся, когда уже было совершенно светло, и посмотрел на часы; было уже половина седьмого. Посмотрел кругом - ни один из моих людей еще не встал; все они спали крепким сном...».
Это Миклухо-Маклай, «Дневник путешествия на Южную Гвинею». Как жалко, что я не читал его в детстве, в нашей дощатой дачной хибаре, и не воображал Кароли-но-Бугаз тем самым берегом. Правда, я читал «В дебрях Центральной Азии» Обручева. Но там не было моря. Про море, и берег морской, и события на берегу я читал «Илиаду». Но там была война.
27.08
На днях пытался объяснить Анжеле, почему концептуализм - это тупиковый путь. Потому что он переносит центр тяжести на причину художественного жеста, его основание. Однако, в отличие от самого искусства, которое всегда субъективно, всегда частность, причина может быть только объективной, всеобщей, иначе некому будет убедиться в ее причинной следственности. (Даже если это «обсосы» по Монастырскому, и особенно они -обязательно нуждающиеся в кулисе всеобщего). Так что за концептуализмом, а шире - за всем современным искусством, всегда маячит повседневная коммунальность кухни или парламента.
