17.06
Гуляли с Сашей Погребинским по Одессе, зашли почему-то во Дворец Бракосочетания, потом - в Новую Синагогу. Саша встрял там в долгую дискуссию о независимости Украины, Польши и. т. д. Разговор дошел даже до турецких («трансильванских») ковров. Потом я повел Сашу к нам ночевать. Усталый, он несколько раз припадал мне на грудь.
18.06
«Непонимающим, что они должны умереть - открыть двери, помочь с пониманием». Так Миро мог бы рассказать о своей живописи, особенно поздней (подложная цитата).
19.06
Почему-то я нахожусь в какой-то на полшага асинхронности с миром, и это мешает завести мне амбар - только струны. Дворец струн, и мальцов, и уточек, и медвяных ног. Вокруг шорох деревьев - однако с яростью озлобленного Хуссейна, однако в стороне. Я выхожу на широкие пастбища Ниды, Додоны, Диотимы. Ноги Диотимы. События. Пиршества. Оскал.
Мне бы так хотелось услышать симфонии этих дворцов-складов, этот хип-хоп, наброшенный на склон, как струны, натянутые на склоне. Разошедшийся какими-то погребками, клетушками. Наброс на валуны, поклонение камням, стволам. Прикройся, Ираклий! Антоний! Всегда струна - травинка. Или необретаемая разница между травинкой и травой. Между мной и обществом. Я в полушаге, никому не нужный, неуловимый лимонадный оракул.
Или вот, скажем, захожу я здесь, в Берлине, в квартиру Гржебина (у которого было издательство «Шиповник»), а там его дочка все учится играть на пианино, а потом он разоряется, а потом она открывает дверь:
- Идите сюда быстрее!
Медвяная легкость земли. Мед, тертый сыр, мука -затирушка, напиток, именуемый «кикион».
О, дочка Гржебина впотьмах. Шиповник, лавр. В цветочках.
20.06
Заходили Михайловы смотреть работы. Им, вроде, понравилось, хотя Боря больше упирал на то, как это показывать на выставке. Все мыслят выставками, инсталляциями, контекстом - а я, как Полифем из другого мира, все переживаю за этот мазок, за тот мазок.
21.06
Днем еще раз позвонил Михайлов воздать советами за вчерашний показ. Но опять-таки, всё в категориях мозаики, конструктора - поп-арт, соцреализм, соц-арт и т. д. Арифметика. Я же пытался говорить ему, скорее, об алгебре, функциях - когда ты не прибавляешь орнамент к горе, но дифференцируешь его горой.
Однако Михайлов верно заметил «расслабленность», «отпущенность» моих работ. Этакую никчемность, я бы прибавил. Недаром мой первый и, кажется, единственный художественный манифест, который я сподобился написать в далекой юности, назывался «Искусство не пришей пизде рукав».
