Потом уже, когда появилась новая группа фашистов и они стали подниматься на Кудрявую, пришел в себя > и встретил их по-стариковски, двумя дисками... Да...
Вот, пожалуй, и все! И так до самого вечера финны больше не совались ко мне, а к ночи и наш батальон ^
л
подоспел. Остальное может рассказать вот связной. Они с командиром первые и зашли ко мне.
Связной мнется, потом говорит:
Что ж мне рассказывать? Пробивались через болота. В пути встретили засаду, уничтожили ее. К ночи лишь добрались к высоте. В живых был один Егор Фомич — вот наш герой!
Так и герой! — смущенно говорит старый охотник.
— Ты, Егор Фомич, настоящий партизан и боец. Вот увидишь — обязательно тебе присудят Героя, — с жаром говорит связной.
Так и Героя! — качает головой дед.
Мы спускаемся вниз. Останавливаемся у могилы неизвестного бойца, потом идем дальше. Связной возвращает меня назад, говорит:
Возьмите камешек на память. Вот отсюда, с могилы!
Я поднимаю камешек — плоский, голубой, с розовым отливом.
Вот и держите при себе! Тогда вас никакая пуля не возьмет. Недавно мимо нас проходила рота. Командир роты взял с могилы камешек, спрятал в карман. То лее самое сделали бойцы. .. Рассказывают, через день они пошли в бой, отбили у врага деревню, две высоты, взяли трофеи и фашистов поубивали сотню. А у них не только ни одного убитого, но и раненого не было! Правда, здорово, а?
У него, этого восемнадцатилетнего связного, веснушчатое лицо, курносый нос, и глаза горят счастливым огоньком, когда он говорит.
Чепуха все это! — сердится Егор Фомич.
Глаза у связного так сияют, что я говорю: «Да, здорово!» — и прячу поднятый камешек в карман.
Нет, святым он не был, — задумчиво говорит дед Егор. — И богатырем тоже. Он был простым русским солдатом.. .
Они спорят между собой — и пусть. .. Мне же хочется молчать. Молчать и думать. И старик и связной комбата — оба герои. Дед совсем геройский. Но мне хочется все думать о неизвестном солдате, о котором я жадно прослушал рассказ старого охотника, чтобы, где бы мне ни пришлось говорить или писать о стойкости, храбрости русского солдата, я мог бы всегда вспомнить о нем...
Я оглядываюсь еще раз на высоту. Она стоит, заваленная обрубками деревьев, в воронках от мин и снарядов, с гранитной глыбой у самой могилы, к которой с трех сторон в порыжелой траве пробиваются свежие тропинки.
Из раздумья меня выводит голос связного:
— Здесь будьте осторожны... С тех высот стреляют снайперы.
