птицей зловещей, что я не хитростью или слезами
злую пощаду
[10] и дар заслужил опозоренной жизни;
нет, но приказы богов и ничьей неподвластная воле
Атропос, к гибели мне иные открывшая двери
[11],
смерть отложили мою. Но знай: ты взираешь на сердце,
70 с жизнью простившееся и страху пред смертною гранью
чуждое. Ты учинил преступный набег и без добрых
знамений выслал, злодей, отряд; попирая законы,
брата родного изгнав, покамест ты царствуешь, гордый
подвигами, — череда поредевшая кровель сиротских
будет рыдать, а кружась над тобой ночами и днями, —
души будут летать числом пятьдесят, угрожая
местью
[12], — поскольку и я ухожу к ним». — Жесткий правитель
гневом пылал, а лицо угрюмое кровью зарделось.
Сразу же Флегий вперед и Лабдак, споспешник неправды, —
80 оруженосцы царя — спешат, Гемонида пытаясь
силою остановить. Но нет, — пророк благородный
меч свой уже обнажил и то на свирепого смотрит
деспота, то на клинок: «Тебе ли распоряжаться
кровью моей и мое, пощаженное мощным Тидеем,
сердце разить? — Я сам с восторгом за отнятой смертью
прядаю и уношусь — да встречу товарищей — к теням.
Боги и брат тебя…» — но начатой речи не может
грудь, вместившая меч, довершить; и одолевая
муки, могучий удар он с силой обрушил вторично,
90 и заметалася кровь в содроганиях жизни последних,
током одним из уст, из раны другим изливаясь.
Знати умы смущены, собрание, перепугавшись,
молча стоит; а его, чей лик и прежнюю строгость
не замутила и смерть, — жена и верные слуги
в дом понесли, не успев возвращеньем его насладиться.
Но нечестивый свой гнев успокоить не мог и на этом
яростный царь: запретив предать сожжению тело,
мирной гробницы лишил понапрасну он манов невинных.
Ты же, чей редкостный рок и дух никогда не узнают —
100 и по достоинству — тьмы забвения, ты, о дерзнувший
выйти, царей презрев, и путь, на котором свобода
полная ждет, проторить, — какою мне песней, какою
голоса мощью твою добродетель достойно восславить,
небу любезный вещун? Тебя не напрасно гаданьям
выучил сам Аполлон и лавром своим удостоил
[13];
ныне и матерь лесов — Додона, и в храме киррейском
дева
[14] решится смутить народы молчанием Феба.
Ныне от тартарова Аверна вдали обретаясь,
в дом элисийский ступай, под свод, чья ось недоступна
110 манам огиговым
[15]: там бессилен сей несправедливый
власти преступной приказ; но и здесь — застывшее тело
хищник не смеет терзать, оставленного под открытым
сводом и роща хранит, и скорбная робость пернатых.
А между тем, по полям и по бездорожью разлившись,
