жены, живые едва, и дети, и дряхлые старцы
в жажде оплакать своих бегут от города в скорбном
соревнованье, и их бесчисленные провожают
толпы, утешить стремясь, а частью — сгорая желаньем
подвиг увидеть ночной и свершенья единого мужа.
120 Путь от рыданий кипел, и воплям поля откликались.
По лишь достигла толпа бесславной скалы и злодейской
рощи
[16], — как будто дотоль они не стенали и черный
дождь
[17] дотоль не стекал, — толикий исторгся единым
выдохом горестным крик и настолько при виде кровавой
бойни взъярились они! И плащ разодрав обагренный,
лютая скорбь к матерям взывала, в перси вонзаясь.
Силятся мертвых узнать по шеломам и, труп обнаружив,
смотрят, готовы упасть равно на чужой и на милый.
К залитым кровью кудрям прижимаются, веки смыкают,
130 и орошают слезой глубокие раны, и жала
с тщаньем ненужным извлечь стараются и осторожно
рук обрубки к плечам и к вые лицо подбирают.
Между кустов и в пыли пустынного поля блуждая, а
Мощная юношей — нет, — мать двух покойников, Ида,
с грязной копною волос всклокоченных, в синие щеки
ногти вонзив, и уже не то что жалка и несчастна, —
в горе великом страшна, повсюду меж тел и оружья
лютую землю метет распущенною сединою:
бедная, ищет детей, пред каждым дрожащая телом.
140 Так фессалиянка, чье родовое нечестие может
пеньем людей воскрешать, случившейся радуясь битве,
многолучинный огонь подымая древнего кедра,
ночью выходит в поля
[18], в крови различает побитый
люд и манов о них пытает: кому из лежащих
лучше в живых пребывать
[19]. — Собрания скорбные теней
ропщут, и гневом кипит авернского мрака родитель
[20].
Вместе они под скалой в отдаленье лежали, счастливцы,
оба одною рукой, одной унесенные ночью, —
дрот-посредник скреплял пронзенные ранами станы.
150 Оных завидев, глаза для хлынувших слез отворила:
«Эти ль объятия мне, лобзания эти ли, дети
[21],
матери видеть? Вот так жестокая выдумка смерти
вас на последней черте сочетала! Чьих прежде коснуться
ран, к чьим прижаться устам? Не вами ли — мощью моею,
счастьем утробы моей — я мнила сравняться с богами,
ваших деяний чредой — перестигнуть огиговых предков?
Сколь же счастливей и сколь приятнее в браке бесплодном
той супруги удел, в чьем доме не слышит Луцина
криков страданья! А мне — беды причиною стали
160 прежние муки! Увы, не в явственном свете сраженья,
не на виду у судьбы, не ради славы в потомках
ран удостоились вы, приснопамятных матери жалкой, —
но обрели меж многих смертей безвестную гибель.
Кровь, увы, пролилась воровски, полегли вы бесславно!
