Он все же пересилил себя, перевел дух, но предательские слезы выступили. По телу стало разливаться тепло, но в горле продолжал стойко ощущаться вкус сивухи.
— Давай еще по одной, чтобы Гитлер быстрее сдох, да за здоровье товарища Сталина! — предложил дед.
— Можно, только по полному стакану не наливай, — согласился Михаил.
— Тю-у! — изумился дед. — Ты что, не мужик?
— Мужик. Только мне летать завтра, а самогон у тебя хороший — убойный прямо.
— Ага! Понравился самогон-то? У меня в деревне он — самый лучший, первач! Подожжешь — синим пламенем горит. Хочешь, покажу?
— Остановись, дедко! Я только что из горящего истребителя, на огонь смотреть не могу!
— Ох, прости дурака старого! Ну, за товарища Сталина!
Дед встал по стойке «смирно». Пришлось встать и Михаилу. В полководческий гений генералиссимуса он не верил, однако и почета вождю не выказать нельзя. Дедушка с виду-то прост, а ну как в НКВД доложит, что сталинский сокол тост за товарища Сталина не поддержал? Воюющая с тайными и явными врагами страна была запугана террором, оболванена пропагандой. Люди боялись делиться сокровенным даже с друзьями. Доносчиком мог оказаться любой — друг, коллега, нельзя было исключить даже жену.
Но, несмотря ни на что, по большому счету люди сейчас воевали не за гений Сталина — за Родину свою и жизнь клали на алтарь победы за детей, за семью, за малую родину.
Они посидели с часок. Дед все расспрашивал о положении на фронтах, потому как радиорупор был в правлении колхоза «Красный луч», в соседней деревне.
За окном зашумел мотор. В дверь постучали:
— Эй, есть кто живой?
— Наши все дома. Чего надо?
— Летчика не видали?
— А как же! Здесь он, сталинский сокол.
В избу вошел боец из БАО:
— Здравия желаю, товарищ пилот! Мы за вами. Товарищ лейтенант Остапенко доложил, что где-то в этом районе вас искать надо.
Боец покосился на початую четверть самогона на столе. Дед перехватил его взгляд, щедро плеснул в стакан, протянул:
— Хлебни, служивый. Сам лямку тянул, знаю, что это такое.
Боец опасливо покосился на Михаила — тот деликатно отвернулся. Боец понял его правильно, несколькими глотками осушил стакан, крякнул, занюхал рукавом.
— Спасибо, отец! Хорош самогон, до самого нутра пробирает.
Михаил пожал деду руку и поблагодарил за приют.
— Бейте, сынки, супостата! Ничего не пожалеем, лишь бы фашиста одолеть.
Полуторка, подслеповато подсвечивая одной фарой, тряслась на колдобинах, пробуксовывала, подвывала слабым мотором, но ползла.
