— Как звать-то тебя, сталинский сокол?
— Сергеем.
— Ишь ты, как внука моего. Тоже где-то воюет. Отец-то его, сын мой, с финской без ноги вернулся, сейчас в колхозе председательствует. Мужиков-то не осталось — одни бабы с дитенками да старики вот вроде меня.
Похоже, дед хотел выговориться: ответов он и не ждал.
— Ранняя и холодная зима ноне. Ох и не любят немцы такую погоду! Прямо страсть! Я еще в Первую мировую с ними воевал, знаю ихнего брата.
Дед немного помолчал.
— Как думаешь — тебе ведь сверху виднее — удержим Москву, не сдадим супостату?
— Удержим, — уверенно ответил Михаил. — Подожди, дедушка, еще немного — месяц, два — и сам услышишь по радио радостные новости: сибирские свежие дивизии подойдут, вот тогда непременно побьем немца.
— Хорошо бы, — неуверенно вздохнул дед.
Через полчаса они въехали в деревню. Дед остановил лошадь у избы.
— Ну, Сергей, проходи! Настена, принимай гостя!
Дед распахнул дверь в избу. Михаил шагнул и тут же ударился головой о низкую притолоку.
— Ой! Летчик! Посмотрите, настоящий летчик!
Вокруг Михаила, потирающего ушибленную макушку, собрался весь люд: две женщины в возрасте, Настя, девушка лет двадцати, и семеро детишек — от совсем маленьких до подростков.
— Да вы проходите, садитесь.
Михаил уселся на лавку.
В избе было чисто и тепло. Потрескивали в печке дрова.
— Сейчас деда придет, ужинать будем.
Через четверть часа заявился дед, успевший распрячь лошадь и завести ее в сарай.
За окном начало смеркаться. Понятное дело: дни короткие, темнеет рано.
На стол поставили чугунок с вареной картошкой, квашеную капусту, на полотенце положили небольшую краюху черного хлеба.
Облепившие стол дети с жадностью стали есть.
Михаилу стало стыдно. Уселся за стол, как будто бы три дня не ел! Видно же: нужда в семье, и картошке рады! В авиаполку кормили неплохо — по крайней мере, летный состав.
— Спасибо, я вообще-то сыт. — Он взял и съел одну картофелину, поскольку уж больно вкусно пахло.
Когда домочадцы съели все подчистую — даже крошки хлеба со столешницы собрали, — дед водрузил на стол бутыль мутного самогона.
— Давай, сокол, за победу! Вот, вишь, Бог послал тебя. А то одни бабы да ребятенки в избе — и выпить не с кем, — вдруг неожиданно пожаловался дед.
— За победу можно.
Дед разлил по стаканам самогон, а из закуски — ничего.
Они чокнулись, выпили. Горло обожгло. У Михаила перехватило дыхание. Ох и крепок самогон, градусов семьдесят, как не более. Михаил и водку-то стаканами не пил, а если употреблял рюмочку-другую, то под хорошую закуску. А тут стакан, а вместо закуски — только рукав занюхать и остается.
