без спросу московскую учительницу, ожидая пощечины. Теперь к нему тянутся, его
уговаривают без слов, его безмолвно просят об объятиях...
Ночное одиночество рассеялось утром, когда, побритый и начищенный, Иван снова
проходил в череде делегатов под сводами Спасских ворот.
По‐хозяйски он опустился в свое кресло, к которому привык за три дня, рядом с
Трусовецким, позади Эйхе. Шумный Андреевский зал был куда более обжитым, чем серо‐
голубой номер в гостинице «Балчуг».
Эйхе повернулся, свесив через спинку кресла острый локоть, и, поочередно оглядев
товарищей тяжеловатым взглядом, сказал:
‐ Я получил шифровку. В Назарове восстали кулаки.
‐ Так надо всем выезжать немедленно! ‐ вырвалось у Ивана, а нервы уже
отреагировали вспышкой, будто замкнулись контакты в электрической цепи. Всю жизнь, с
той меловской ночи, вспыхивает злоба при известиях о кулацких бунтах, на ладони
ощущается отпечаток рубчатой рукоятки нагана.
Глаза у Эйхе стали ироническими, маленькая бородка дернулась в усмешке:
... Нет, краевой актив не будем в ружье ставить. Я ответил: пусть мобилизуют рабочих
и студентов, посланных на посевную, да местное ГПУ. В общем, понимаете ‐ кулацкий
салют в честь пятилетки! Они тоже газеты читают.
Зазвонил колокольчик председательствующего. Эйхе убрал локоть, повернулся
спиной. Все встало на свое место, и ничтожной представилась вспышка в глухом селе
Ачинской лесостепи. Да и вообще новость не была изрядной. По всей стране ходят
кулацкие вспышки. Бессильный и обреченный, бьется головой о стену последний
эксплуататорский класс.
Калинин, приготовившись к докладу, сидел сегодня не на председательском месте, а
сбоку от стола. Когда назвали его фамилию и зал надолго зааплодировал, он поднялся и, сутуловатый‚ уткнув в грудь седую бородку, спорым, деловым шагом пошел к трибуне.
Пережидая гул, он поудобней устраивался: мягкими жестами разложил бумаги, поправил галстук в прорези теплого вязаного жилета. Иногда он наклонял голову „ по‐
стариковски, поверх очков, поглядывал на людей.
Сталин сидел на своем обычном месте, вдали от председательствующего, и тоже
аплодировал Калинину, поставив локти на стол.
Вот они два самых популярных в партии человека! Ивану казалось в тот миг, что они
словно разделили между собой всеобъемлющие ленинские черты. У Калинина есть
бережная к людям мудрость, человеческая теплота и мягкая непреклонность, его
по‐родственному любят в народе и в партии. У Сталина ‐ железная воля, категоричная
