Пройдя ряд пустующих камер, я подхожу к лифту без дверей. Судя по свечению клавиш панели управления, ехать можно только вниз. Так, значит, этот тюремный комплекс уходит под землю? Не является ли в таком случае это строение чем-то худшим, нежели место лишения свободы — незаконным лагерем или базой для некой противоправной деятельности в отношении живых существ? Может, я смогу узнать это. Я нехотя касаюсь липкой от грязи кнопки, и лифт со скрежетом и скрипом спускается на этаж ниже. Проход между камерами и перилами здесь пересечен растянутыми между полом и потолком белесыми пленками, представляющими собой нечто среднее между слизью и паутиной. Среди этих органических пленок ползают толстотелые личинки-головастики с крупными темными глазами, осклизлые, молочно-белые, словно кишечные паразиты. Но еще более омерзительным оказывается то, что выползает из тьмы на четырех искривленных конечностях, чтобы пожрать подслеповатых, беспомощно визжащих личинок. Пока эта тварь ползает, она не достигает и половины моего роста, но если бы она поднялась на две ноги, была бы явно выше меня. Зелено-коричневое тело — сгорбленное, с выпирающими позвонками и ребрами — отблескивает, как хитиновые покровы насекомых. Искривленный книзу рот без зубов рвет и размозжает бледно-серую плоть личинки, а на меня в это время пялятся огромные овальные глаза, лишенные век, однородного желто-серого цвета. Монстр выглядит так, словно обитание в темноте под землей сказалось на нем, наградив его слепотой и рахитом, а также заставив питаться детвой из собственного выводка. За первой взрослой особью подтягиваются другие, разных размеров, ревущие, кусающие друг друга до появления желтой крови. Уцелевшие головастики с резким визгом расползаются по камерам, где за решеткой их не достанут крупные особи, и тогда твари бросаются на меня. Они слабы, нетвердо двигаются на хилых кривых конечностях, но я не хочу допускать малейшую возможность, чтобы нечто такое вцепилось мне в живот или в ногу. Выхватив пистолет, я успеваю уложить нескольких монстров выстрелами в голову, а с теми, что все же доползают до лифта, разбираюсь уже при помощи меча. Зарубив всех взрослых особей, я бегу к камерам, чтобы добить личинок, в почти инстинктивном стремлении не оставить в живых ни одного из этих омерзительных существ.
Пытаясь восстановить дыхание, я смотрю на обрубки хитиновых тел и брызги желтой крови, и в мыслях всплывают ассоциации с несколькими расами. Я уничтожил джеонозийцев и ни разу не пожалел об этом, настолько они были мне отвратительны. Это была варварская цивилизация с дикарскими обычаями, еще и выглядящая и живущая крайне омерзительно. Неймодианцы, пожалуй, не имеют с этими насекомыми ничего общего, и я даже не могу объяснить себе, почему они мне в той же степени ненавистны. Впрочем, может, я плохой человек, не принимающий всех положений этики, но в тюрьму, подобную этой, я поместил бы любых нелюдей без зазрений совести.
