Здесь Лариса, истощенная жертва недосыпа и моральных встрясок, тихо заплакала, захлюпала носом, и завершила, несимпатично кривя лицо:
— А разговор она закончила такими вот совершенно серьезными словами: „Ты ведь, Лариса, надеюсь, не хочешь, чтобы распалась моя семья?“ И в глаза заглянула, как к сопернице!..
После долгой паузы, которая возникла в нашей беседе (ее можно было озвучить так: ребята, спасите!..), жена, до этого очень уверенная, почему-то нетвердо обратилась ко мне:
— Надо что-то делать!..
Я догадался, что обращение ко мне говорило о высокой степени растерянности жены. Она действительно не знала, что делать, а мне оказывалась высокая честь, если я допускался к обсуждению столь щекотливой темы, которые женщины, как правило, решают без помощи мужчин.
В смятении я начал говорить о том, что Ларисе, наверное, позавидовали бы иные писатели, обделенные таким материалом, который невольно наблюдает наша, можно сказать, удачливая подруга, — который не выдумаешь, не подсмотрев… На что Лариса, влажно „хрюкая“, грустно заметила, что она не писатель, и вполне могла бы прожить без подобных „фактур“; мало того, сейчас она боится, что такое знание может просто подорвать ее, как будущую… Что эта сфера жизни вообще становится для нее…
Жена перебила Ларису, адресовав мне свое раздражение, в котором был совет не молоть всякую чушь, когда нужны дельные советы.
После того, как Лариса немного успокоилась, а я торопливо сосредоточился, на свет появилась еще одна версия неадекватного поведения семьи соседей. Суть гипотезы состояла в том, что Ларису намеренно выживают из комнаты, выбрав такой необычный, как я уже говорил — инквизиторский, способ отторжения чуждого для семьи элемента. С гипотезой, отчего-то слегка краснея и опуская ресницы, соглашалась моя жена, — но ее активно опровергала Лариса, уверенная в искренности Гертруды, а значит в непритворности ночных поступков супругов, совершаемых в состоянии аффекта. Каждая из подруг стояла на своем, поэтому дальнейшее планирование наших действий, как резюмировала моя дорогая половина, напрямую зависело от ответа на вопрос: контролируют ли свое поведение Афанас и Гертруда после команды „отбой“ или они являются жертвами сильнейших чувств, недоступных нам. (Делая акцент на последних словах, жена старалась не смотреть на меня, я это отметил.)
В конце концов, моя супруга разработала план мероприятий, которыми мы отныне намеревались „утихомирить“ бестактных супругов, а заодно и выяснить вопрос: аффект или не аффект. Точнее сказать, нам с Ларисой — ей и мне, — выпадало сыграть спектакль… Начало которого мы срепетировали, а продолжение будет импровизацией.
