Ферштейн, или Всем Звезда | страница 3
— Но это далеко, студент, а здесь… — машинист вздохнул. — Живи не расслабляйся. Недавно здесь человека застрелили.
Ага, добрые внутри.
— Кто?
— Кто-кто!.. — машинист усмехнулся, сплюнул. — Другой человек, конечно, вот кто. А кто еще. Не леший же и не гуманоид. Но это ладно. Главное, здесь сухой закон. Глав-но-е! Пьют поэтому всякую гадость. И по-черному. Каждый раз — как последний раз в жизни. А ты не пей, понял? Это главное. Я вот не пью. Торпеда зашита, как у… Говорят, его вся Москва хоронила. Истинно народный, ис-тин-но! Тем более тебе сюда не навечно. Потерпи, не умрешь ведь без пойла, правда?
— Правда, — ответил я и подумал: вот ведь правильный.
— Понял?
— Понял.
— И малинник вон, видишь? Возле малины тоже остерегайся, иди мимо, хоть и сладко, здесь медведи, это их ягода.
Последнюю фразу он выдал как-то уж слишком глубокомысленно. И подмигнул.
…Была пятница, конец рабочего дня. Возможно, поэтому оформление прошло быстро (все хотели домой).
Начальник предприятия подписал приказ.
Это был человек лет тридцати- тридцати пяти, среднего для Севера тех лет возраста. Как позже выяснилось, — москвич из «чуть ли не министерской семьи, а может быть, и министерской». Казалось бы, что такому делать у черта на куличках, неужели папа не устроит в теплое место? Однако такая картина была типичной для того времени. Высокопоставленные производственники намеренно посылали своих чад на передний край, дабы те приобрели хотя бы минимальный опыт в той области, в которой им предстояло руководить и делать карьеру. Плюс, разумеется, соответствующий стаж, подтвержденный записью в трудовой книжке. Все вместе и было тем паспортом, с которым не стыдно было посадить сына в главк или в министерство. Блат, конечно, блатом, но реверанс в сторону рабочего класса нужно было обозначить. Большинство из «золотой», как сейчас говорят, молодежи на Севере не задерживалось: год, два, ну три — и обратно в Москву, Ленинград или в Тюмень — в нефтегазовую столицу…
Это был «легковесный» контингент Севера. Настоящее их спокойно, будущее, хотя бы схематично, прорисовано, а нахождение на передовой имеет конкретный срок. К таким временным руководителям и временным инженерам реальные северяне относились соответствующим образом — снисходительно, но беззлобно, — понимая «игрушечность» и «понарошечность» северного статуса папиных ставленников. Лишь бы не совсем дурак и, тем более, не самодур!
Справедливости ради, этот руководитель Южного Балыка слыл человеком грамотным, деловым и вполне человечным. Возможно, если он и был «ставленником», то все же приехал на Север не вопреки зову сердца. Так мне показалось.