— Мож, кого важного тоже выпускают… — задумчиво протянула я.
— Ага, — залилась звонким хохотом Евгения и повисла у меня на руке. — Рожу твоего… местного авторитета.
— Да иди ты! — не сдержалась я… и тоже загоготала: от волнения уже готова была взвыть, а не только… ржать над недалекими шуточками подруги.
Еще резиновые, бесконечные минуты (от явной паники до откровенных психов) — и скрипнули наконец-то ворота, зарычали засовы. Залаяли собаки.
Едва я хотела кинуться с Жаровой вперед, как тотчас подались и молодые люди в ту же сторону — а потому… позорно, покорно отступаем. Такое количество грозных кобелей — даже моей храбрости… не по силам выдержать. А потому прижались с Женькой к бетонной стене-забору — и обмерли тихо в ожидании: наш — не наш. Кому повезло больше?
И вот она — истина. Высокий, худой… как глиста. Рожа… мой Рожа — что не есть рожа. Победа за нами. Но только я вперед, счастливая, силой потащив в омут за собой подругу, как огорошенная вновь покорно замерла.
Мужчины подались к нему — и принялись по-братски приветствовать…
— Какие люди! — взревел один из незнакомцев, разведя широко руки в стороны. — И без охраны.
— Е-е! — радостно в ответ, поддаваясь на участие, Федька. — Твоими молитвами!
Теплая, радушная встреча. Вмиг принялись протискиваться к нему и остальные молодые люди. Горячие рукопожатия, жадные объятия, дружеские по плечу похлопывания.
— Ну че, братуха?! — слышится… сквозь смех голос одного из толпы. — Заудошил систему? Молоток, че…
— Эт Мазуру спасибо, — заржал в ответ Рожа. — С моим-то везением и финансами… иного надо было ждать: думал, наоборот, добавят.
Загоготали остальные…
— Ладно, че стоять тут, глаза мозолить вертухаям? По тачкам и к Валику?
Черт! Дальше тянуть и страху уступать нельзя — бессмысленно… и чревато.
А потому резвые шаги вперед и замерли мы с Женькой за спиной… виновника торжества.
— А это че за… барышни? Фанатки твои пришли? — кивнул в нашу сторону, давясь ехидным смехом, один из его товарищей.
— А? — живо обернулся.
Словно кто миллиарды вольт через меня пропустил, с головы до ног молнией прошибая.
Родные, любимые глаза. Улыбка — век которую бы наблюдала.
Прошлое… теплым, нежным беспечным эхом мне усмехнулось, все прошлые обиды, злость… смывая на нет. Позорно покатились по моим щекам слезы. Вот-вот разрыдаюсь во всю, идиотка. Как я могла… столько времени сопротивляться?..
Стоит, сверлит меня взглядом — и не узнает. Иногда все же метает взор на Женьку, но тотчас осекается — чувствует… но боится признаться.
