Он уже и не помнил, который день поднимался на эту гору, будь она неладна. Второй? Третий? И хоть бы один дождь.
Вон, камешек на тропе лежит, хороший камешек, интересный, красненький такой…
Да зачем ему этот камешек, не о камешках надо думать, надо сосредоточиться и думать о главном! А что главное? Да кто бы его знал, что́ тут главное. Говорят, на горе всё не так, как внизу, всё не так. А уж на вершине, говорят…
Да, нужно думать о вершине.
Нужно думать. О вершине.
Так, вершина… Что она?.. Она — вершина.
Вершина — чего? Вершина жизни? Вершина мира?
Нет. Вершина горы.
Никто не знает, когда и откуда взялась эта гора. Местные болтают, что её не было, не было, а потом вдруг — раз! гора. Бывает ли так? Горы — эти бородавки на теле Земли — образовывались и прорастали миллионами лет, а так, чтобы не было, не было, а потом стала — это враки. Но ведь говорят же, что это неземного происхождения гора… Враки, скорей всего, тоже враки.
Ладно, гора. Гора — бог с ней. О вершине нужно думать…
О вершинах думать хорошо — там, у их подножий. А чем ближе к самой вершине, тем сложнее становится о ней думать. Лучше уж и не думать вовсе, а просто идти. Идти и наслаждаться тем, что и ты сопричастен. Вон сколько нас, — он повёл взглядом вокруг, по плечам, головам, ногам бредущих впереди и рядом людей. Оглянулся назад и вниз, пробежал глазами по бесконечной извивающейся змее людского потока. — Вон сколько нас… И все — туда, к вершине, в едином порыве… Вместе.
Сбоку, метрах в пяти от тропы, под присмотром трёх полицейских расположилась дамочка–корреспондент в джинсах и канареечно–жёлтой футболке, а с ней — матёрый потный оператор в очках, в рубахе, распущенной до пупа.
Дамочка тараторила что–то в одетый синтетическим мехом микрофон.
Тараторила она явно не по–русски, но на горе странные вещи происходят, это Андрей заметил в первый же день. Да, вроде, по–английски она говорила. Или по–немецки? Француженка, как пить дать, — по распутным глазкам и фривольному взгляду видно, что француженка… Чёрт её знает, в общем, но Андрей всё понимал. Голос её доносился слабо и прерывался гулом многоголосья, то и дело поднимающимся над толпой паломников подобно волне прибоя, так что слышал он лишь обрывки репортажа, который передавала она глазу телекамеры.
