Медитация — как это всегда бывало — закончилась внезапно, сильным и резким звуком, как будто Вселенная хлопнула в ладоши.
— Всем спасибо! — громко объявил Хорек. — Вы отлично поработали, молодцы! А теперь, друзья, музыку! Будем веселиться до утра!
Зазвучала лёгкая ритмичная мелодия.
Джереми вернулся, как будто издалека. И вот, он снова на ночном пляже, у горящего костра, а вокруг танцуют — поодиночке и парами. Вязкие танцы на песке, когда проваливаешься по щиколотку, и каждый шаг дается с трудом — но сколько вдохновения и грации в изгибах тела!
Большинство подростков и взрослых скинули обувь и остались босиком. Кроме, наверное, Вилины… Только где она? Где–то в огненной тьме и дыму, может быть, совсем близко, а может — далеко. Людей вокруг много, а пляж не зря назвается «длинным».
— Наш костёр — самый высокий, ага! — кричал Боб.
Танцующие задевали друг друга, натыкались на сидящих, иногда падали — и тогда получалась куча мала.
Хайли палкой ворошил дрова, уворачиваясь от летящих искр.
— Хорошо горит, — сказал Джереми, придвигаясь к огню. Жаром опалило лицо. Хотелось поболтать, все равно с кем — и всё равно о чём.
— Глянь, кто рядом с Хорьком, — Хайли обугленным концом палки указал на Фреттхена и на сухощавую фигуру возле него, в которой Джереми угадал профессора Верхаена. — Этот, как его… а мне казалось, что он уехал.
— Видимо, нет, — Джереми поднялся, отряхивая шорты. — Пойду, спрошу у Хорька, что с тем работником. Ну, я тебе рассказывал.
— Ага.
Профессор с Хорьком сидели с серьёзными лицами и тихо переговаривались. Джереми услышал, как Фреттхен сказал Верхаену:
— Когда–то эту работу выполняли религиозные общины, но в последние годы молитвы совсем перестали действовать. Наверное, потому, что истинно верующих почти не осталось.
Тихий ответ Верхаена наполовину развеял ветер:
— Зря вы про нефть… им не понять… на жалость надо давить… больные и голодные дети, старики, матери с мёртвыми младенцами на руках… работайте с образами …больше крови…
— Да им всё равно, — оправдывался Фреттхен, — они же исполнители.
Джереми осторожно кашлянул, и оба психолога замолчали.
— А, дружок, это ты? — приветствовал его Хорёк. — Мы как раз хотели с тобой поговорить.
Верхаен благосклонно кивнул:
— Присаживайтесь, молодой человек. Очень кстати.
Джереми опустился на тёплый от костра песок.
В присутствии Верхаена он чувствовал себя неловко, скованно. Не то чтобы профессор ему не нравился или пугал его — но нечто странное было в том, как он держался и говорил. Даже в незамысловатой просьбе сесть у костра ощущалась какая–то двусмысленность. Он как будто знал о Джереми что–то такое, чего тот сам о себе не знал.
