— Весело! — говорит Понч.
Но ему совсем не весело — это сразу видно по его толстым губам, которые бессильно кривятся и квасятся, пытаясь вымучить жалкую улыбку.
И всё же, это не тот же самый холл. Потому что лифта в нём нет. Значит, это точно такой же холл на другой стороне гнутого коридора. Зачем? Ни одной двери. Два совершенно пустых холла в разных, кажется, сторонах здания. На несуществующем семьдесят девятом этаже.
— Что же нам теперь делать, сэр Алонсо? — вопрошает пузан, и я вижу, что он совсем пал духом.
— Идти обратно, дружище Белли, — улыбаюсь я.
— Не надо было нам садиться в этот лифт, — скорбно качает он головой, пытаясь таким образом сгладить упрёк. — Я же говорил, что…
Я хлопаю его по плечу, не давая договорить. Его нюни мне сейчас совершенно ни к чему. Хлопаю и решительно поворачиваю обратно. Толстяк вздыхает и плетётся за мной. Он исходит потом от страха, бесконечной беготни и тяжёлой сумки с деньгами.
Я снова считаю повороты — теперь уже налево.
За очередным, тридцать шестым поворотом коридор вдруг обрывается, а дыхание перехватывает от бешеного холодного ветра и высоты. Под нашими ногами — провал высотой в семьдесят девять этажей. Над нашими головами — серая хмарь вместо неба. Из этой хмари траурно–медленно опадает на город снег. Мы стоим на длинном и узком — не более полутора метров в ширину — заснеженно–обледенелом выступе над пустотой, в которой погряз город. Нас того и гляди сдует.
Красная дорожка, которая теперь свисает в пропасть и полощется на ветру, вдруг сдвигается с места и, медленно, как эскалатор в «Ховард трэйд билдинг», двигаясь по скользкому паркету, везёт нас к бездне. Далеко внизу, в полной тишине, наполненной только свистом ветра, по улицам–шнуркам ползут блохи–машины.
Краем глаза я вижу лицо Понча. Глаза его выпучены и заиндевели ужасом — пялятся в пропасть.
— Что это, Белли?! — кричу я. — Ты что–нибудь понимаешь?
— Не больше вашего, сэр, — мычит Понч. — Боже! Я боюсь высоты!
В какой–то момент, пока мы пятимся обратно, Понч оскальзывается и валится на дорожку, которая пытается утащить нас в пропасть. Сумка с деньгами выпадает из его разжавшихся пальцев и, переваливаясь с боку на бок, как неуклюжий увалень–пингвин, катится к краю.
Закричав, я прыгаю к ней, хватаю холодную ручку, едва не на полкорпуса соскользываю за сумкой в бездну. Дыхание перехватывает, рот открывается в безголосом крике, глаза лезут из орбит. Кажется, в штанах становится мокро. Уже приготовившись к полёту, чувствую, что Белли успел схватить меня за ноги и держит и пытается втянуть на узкий островок тверди. А дорожка, подначиваемая ветром, медленно–медленно, но тянет нас к краю бездны.
