— Мне страшно, сэр Алонсо, — подрагивающим голосом произносит Понч.
— Не падай духом, Белли, — бросаю я с улыбкой, хотя мне хочется его убить. — Приободрись–как из своей заветной фляжки. И мне дай глоточек.
Мы останавливаемся, делаем по паре глотков бренди, согретого телом пузана. Это добавляет Пончу немного весёлости, особенно после того как я с улыбкой подмигиваю ему, глазами указывая на сумку, полную денег. Он любовно поглаживает её толстые бока, и мы продолжаем поиски лифта.
После очередного поворота из десятков других поворотов коридор вдруг оживляется, оживает. Дверей в нём нет. Зато впереди и по направлению от нас катится инвалидная коляска. Человек, сидящий в ней, — очевидно, старик.
— Сэр! — окликаю я. — Не уделите нам одну минуту, сэр?
Коляска бесшумно катится вперёд по красной дорожке. На мгновенье мне приходит мысль, что сидящий в ней старик спит. Во всяком случае, он не шевелится. Наверное, Белли думает так же, потому что я слышу его бормотание:
— Да этот старый хрен, похоже, дрыхнет. Или он глухой.
Но «старый хрен» совершенно точно не дрыхнет, потому что коляска уверенно вписывается в ближайший поворот.
Мы прибавляем шагу и когда через минуту оказываемся у поворота, снова видим старика метрах в пятнадцати, всё так же мерно и бесшумно едущего вперёд. А коридор такой длинный, что, кажется, протянулся до самого Уилборо.
— Эй! — снова окликаю я старика. — Сэр, позвольте задержать вас на минуту. Мы, кажется, заблудились в этом чёртовом билдинге.
— Может, в него пальнуть? — предлагает пузан. — Чтобы понял, что для него же будет лучше поговорить с нами.
Я не отвечаю и лишь прибавляю шагу. Старик катится не быстро, так что догнать его будет легко.
Потом я прибавляю ещё.
И ещё.
Но коляска не становится ближе. Может быть, старикан тоже прибавил ходу — не определишь: слишком однообразны стены, слишком монотонна красная дорожка без всякого узора. Мозгу не от чего оттолкнуться, чтобы создать систему координат и определить расстояния.
— Всё–таки нужно пальнуть в этого старого пердуна, — пыхтит Понч.
И только теперь, по его одышке, я понимаю, что мы уже бежим. Бежим, утопая неслышными шагами в ковровой дорожке, бежим, как плывут две рыбины в стоячей воде — неслышно, плавно и… медленно, потому что ни на йоту не приближаемся к коляске.
Поворот. Совершенно ниоткуда и никуда. Готов биться об заклад, что не было впереди никакого поворота — ещё минуту назад не было. И тем не менее, коляска со стариком уходит вправо и исчезает из поля зрения.
