– Меня тут посадили ждать... Пока там в палате...
Степана прервала многослойная брань, донесшаяся из палаты, и вторящие ей звонкие удары металла о металл. Федор Никитович перевел взгляд в ту сторону и кивнул.
– Так держать, Степан. Не шали! – и в мгновение ока испарился.
Из палаты вывалился сантехник, роняя по пути инструмент. Сделав полшага, он споткнулся о свой же ключ и опять бросился обнимать стену.
– ... д-д-доны! – шипел сантехник, "отталкивая от себя слишком настойчивую в своей симпатии стену".
Он пронесся мимо Степана в сторону выхода из отделения и забарабанил кирзовыми сапогами по ступенькам, пропуская по половине пролета, преодолевая их непонятным образом.
Степан потянулся и зевнул. Теплый мохнатый колючий плед укутал его, и ему показалось, что он лежит в высокой летней траве, а сверху его ноги и руки обогревает яркое солнце. Плед накрыл плечи и шею Степана, и принялся нашептывать умиротворяющие слова, похожие на шуршание кошачьей шерсти о кожу. Ему сейчас стало легко и приятно. На какое-то мгновение перед глазами возник незаконченный чертеж. И едва он поднял руку, чтобы сделать небольшой набросок, как чертеж смялся и прыгнул в карман пробежавшему мимо поста серому пациенту, имя которого Степан даже когда-то помнил.
Со стороны столовой снова началось гудение, послышались стуки ложек, громыхание тарелок. Возле входа в нее "начал произрастать сосновый бор из тонких ломких деревцев-пациентов", волнующихся о том же, о чем и утром: что сегодня перепадет в их тарелку?
Степан вздохнул и мысленно ответил: гречневый суп, макароны с рыбой и компот. По четвергам всегда давали одно и то же... Он решил пойти в столовую последним, чтобы не тратить силы на стояние в очереди. Есть, само собой, он не планировал, но отметить свое присутствие был обязан, потому как злить Тому ему не хотелось.
Кто-то из пациентов, толкая остальных, поинтересовался голосом контролера, орущего "предъявите билеты!":
– Сегодня мандарины будут давать? Новый год все-таки!
Все зашептались, но внятно ответить никто не смог.
– Главное, чтобы не было! Нельзя мне, аллергия у меня! Главное чтобы не было! – сам себе ответил тот.
Вскоре дверь столовой отворилась, и обеденный час настал, отмеряемый песочными часами с пациентами вместо песка. Они ссыпались сквозь узкую дверь и распадались на две кучки, как это делал сегодня утром ручей. Степан лежал в полудреме, пока не услышал, как последний из пациентов закрыл за собой дверь, согласно требованию поварихи. Он поднялся, горько сожалея о том, что сбросил с себя плед. Низкая температура впилась в руки и ноги, подбивая их поскорее двинуться в путь. Опустевший коридор гнусавил эхом его нетвердых шагов, сопровождая к светлому пятну на полу – это дневной свет струился из матовых стекол двери, заикаясь перебивавшими его тенями. Внутри столовой, подобно супу в котелке,
