– Если я туда пойду, тебя с инфарктом увезут, понял? – прошипела Тома.
Сантехник попытался ответить что-то членораздельное, но выдавил из своей пасти, похожую на мясорубку, только фарш из звуков: "ы-ы-ы-ать, ска".
– Вон палата, там трубы не греют! Иди, чини! – скомандовала твердо Тома.
Сантехник перевел взгляд в сторону Степана и сфокусировал взгляд на нем. Ухмыльнувшись, он "включил первую передачу, испустил облако газа и покатился вперед". Проходя мимо Степана, сантехник презрительно осмотрел его, обрызгался слюной и произнес:
– Понарожают дебилов... Видать, папка с мамкой бухими тебя строганули, а?
Степан молчал.
– Бесполезные твари... – с этими словами сантехник вошел в палату.
Он некоторое время стоял посреди палаты, трепеща, словно пакет, прицепившийся к ветке в ветреную погоду. Затем выудил из-за пазухи разводной ключ, выставил перед собой, как меч, и ринулся на батарею. Она встретила его звонким отпором, отбив ключ сантехнику в голову.
– ...ать аю-ю-ю! – завопил он и уселся своими грязными штанами на подушку Степана.
Степан отвернулся от этого зрелища и перенес вес тела со стены на свои ноги. Он побрел к посту, чтобы не стать свидетелем эпической драмы. За все полгода, что ему довелось провести в больнице, Степан ни разу не сидел на этом кресле. Металлические его подлокотники были изрядно загнуты в стороны, наверное, для того, чтобы баба Нина могла "поместить свои килограммы на небольшом относительно площади ее западной стороны сидении".
"Интересно, – подумал Степан, – баба Нина учитывает стороны света своего тела, когда молится на запад? Может, нельзя молиться восточной стороной на западную?"
Кресло встретило своего гостя мягким гостеприимством и теплым пледом. На столе, "возмущенный своей неактуальностью", лежал график дежурств, переписанный в нескольких местах от руки. Рядом к столешнице был приклеен карманный календарик за позапрошлый год, имеющий на одной стороне свидетельства попыток его содрать. На самой столешнице под пустыми бланками справок шариковой ручкой была выскоблена надпись "Бог – это твой доктор". В тумбочку Степан заглядывать не стал, так как не любил нарушать приватность даже такого общественного места. Он бы стучался и в дверь трамвая, если бы они ходили в городе, в котором прошло его детство и студенческие годы.
– Ты чего тут делаешь? – раздался недовольный голос над головой Степана.
Федор Никитович навис над плечами своего пациента и, уцепившись пальцами о край стола подобно грифу, сидящему на ветке, заглядывал Степану в глаза.
