Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!] | страница 55
— Приветствуем вас на борту, дамы и господа. Наш рейс — номер 101 Лондон — Нью-Йорк. Полет будет проходить на высоте двадцати одной тысячи метров со скоростью тысяча пятьсот километров в час; прибытие в аэропорт имени Кеннеди точно в три часа пятьдесят пять минут по Нью-Йоркскому времени. Наш самолет — самый современный в мире. Все операции пилота поручены электронике, учтены все возможности, никакие отказы невозможны, невозможны, невозможны…
Шеннон покачал головой.
— Откуда ты только берешь свои шуточки!
Гровер Фрэзи, с гвоздикой в петлице и без шляпы, сияя улыбкой, встречал гостей у подножия лестницы, ведущей на трибуну, установленную на Тауэр-плаза; на огороженном отрезке улицы останавливался один автомобиль за другим, высаживая своих пассажиров. У всех на лицах было выражение, рассчитанное на свадьбы, открытие сессий парламента или открытия памятников.
Ax да, еще на похороны. Господи, с чего это пришло ему в голову?
Он поспешил вперед с протянутой рукой и сказал:
— Очень любезно с вашей стороны, господин посол, что вы нашли время прийти!
— Я ни за что не пропустил бы такое событие, мистер Фрэзи. Такое огромное, прекрасное сооружение, символизирующее взаимопонимание между людьми… — Посол уважительно закивал головой.
Сенатор Джон Петерс и конгрессмен Кэрри Уайкофф ехали в такси из аэропорта Ла Гардия. Они вместе летели из Вашингтона, и Кэрри Уайкофф все еще был под впечатлением разговора. Он начался с совершенно невинных реплик на посадке в Вашингтоне.
— Были времена, — сказал сенатор, застегивая привязной ремень, — когда человек должен был ездить поездом или сидеть дома. Еще перед войной… Вы-то этого уже не помните.
Кэрри Уайкофф не помнил. Ему было тридцать четыре года, он был избран в конгресс на второй срок и не попал ни на войну в Корее, ни тем более, на вторую мировую, которую, похоже, имел в виду Джон Петерс.
— Вы намекаете, что я слишком молод? — спросил Кэрри.
Сенатор ухмыльнулся:
— Обычная зависть. Я был бы счастлив иметь ваши годы и начать все снова.
— Тогда, — спросил Кэрри, — или теперь?
Он никогда еще не оценивал этой стороны проблемы. Зависть к новому поколению — это ностальгия или просто желание продолжать жить, видеть, что будет дальше? Обычный эгоизм или интеллектуальная любознательность?
— Теперь, — твердо ответил сенатор. — Я не испытываю тоски по прошлому. Приехал в Вашингтон в тридцать шестом. Сегодня «великая депрессия» — только термин. Тогда же это была больная язва общества, и хотя мы все чаще повторяли, что лечение идет успешно, на самом деле, мы просто кормили пациента аспирином, меняли повязки на гноящихся ранах и молили Бога, чтобы он не умер у нас на руках.