Я вспоминаю, как где-то читал, что все вещи семьи Кюри, Пьера и Марии Кюри, находящиеся в Парижском музее, радиоактивны. Если поднести к ним счетчик, он начинает считать, и это будет продолжаться практически вечно.
Подношу счетчик к вещам на столе. Он начинает стучать. Стучит быстро, как сердце ребенка.
***
- "Японцы молодцы. Сделали музыкальный дозиметр, никакого тебе треска, льется музыка, все громче и громче"
Кто-то из угла: "Хорошо бы сначала марш Мендельсона, который плавно переходит в марш Шопена".
***
Одна, вторая, сотая картина. Не могу сдержать все это в себе.
Надо попытаться объединить все эти картины, все эти отрывки мелодий. Дать их услышать другим людям.
И воспользовавшись удобным поводом, о чем расскажу уже в конце, я сел за эти заметки.
2. Тяжесть первых решений
Я собираюсь писать, опираясь на собственную память, говорить о событиях, прошедших перед моими глазами, и передавать мои собственные впечатления о них. Эти записки дело сугубо личное и никак не претендуют на полноту описания Чернобыльской трагедии.
Очень хотелось бы избежать описания событий, участником которых не был. Но иногда без этого оказывается невозможным понять нашу работу.
***
В ночь на 26 апреля 1986 г., в 1 час 23 минуты ошибки персонала, работавшего на 4-м блоке, помноженные на ошибки конструкторов реактора РБМК[1] привели к самой крупной из аварий, которые знала атомная энергетика.
Об этой апрельской ночи написано очень много. Я видел десятки книг, брошюр и статей, и подозреваю, что это даже не половина из написанного. Разговаривал я и со свидетелями, работниками станции, но уже несколько месяцев спустя после аварии, так что их рассказы от частых повторений приобрели несколько заученный характер.
Меня интересовали не "прокурорские" вопросы, а выяснение человеческой реакции, человеческого поведения в столь экстремальных условиях.
Общая картина складывалась такой. В подавляющем числе случаев рядовые сотрудники проявили после аварии высокое человеческое мужество и хорошую квалификацию. Они понимали, что произошли события с чрезвычайно тяжелыми последствиями, но для оценки истинных масштабов аварии информации еще, конечно, не имели.
Руководители различных уровней (и чем выше уровень, тем это сильнее проявлялось), старались истолковать поступающие сведения в максимально успокаивающем духе. Тем самым они не столько препятствовали распространению паники (как часто говорили потом), сколько искажали объективную картину страшных событий.
