— Это, — говорит, — не то: мне толком надо поговорить с вами.
— Ну, говори!
— Э, нет, — смеется, — на работе я не стану про это говорить.
— Про что про это?
— Соберетесь, вот и узнаете, — подзадоривает нас Чугаев.
Мы ворчим, а он все вокруг да около ходит и разжигает нас. Сегодня скажет слово, завтра намек кинет — и добился своего: взяло нас любопытство, собрались. Запер он дверь и огорошил нас.
— Надоели мне, — говорит, — ваши субботние волынки в клубе. Скоро люди ходить на них перестанут. Я надумал для вас вот какую штуку. Слушайте!
Вынул ворох листочков — и ну говорить по ним. И нас, и инженера, и наши разговоры, — все, словом, наши приключения описаны были на этих листочках, и не как-нибудь, а весело. Местами стихи вставлены, даже сон выдуман, как мы комиссию из центра ждем. А в конце смешные объявления составлены. Мы рты разинули: «Вот тебе, — думаем, — и тихоня!»
Дочитал Чугаев и спрашивает:
— Ну, как по-вашему?
— Хорошо, — говорим. — Давно бы тебе надо объявиться, раз ты умеешь это делать. Это лучше газеты. Читай за нас по субботам.
— Согласен, — говорит, — только вы будете помогать мне.
Разошлись мы и стали задорить всех: а какая, мол, штука в субботу в клубе будет, ахнете... А что и кто — молчим. В субботу Чугаев приоделся и выходит на сцену с листочками в руке. Глянули на него люди да в рукава «хо-хо-хо»: это, дескать, что еще за оратор выискался? Он будто не замечает ничего, голову набок да потихоньку начал, начал... Видим, люди улыбаются, иные рты раскрыли. Дальше — лучше, а как дошло дело до сна и объявлений, в зале хохот поднялся. Чугаеву пришлось повторить, его чуть не на руках носили.
Въедливым, дотошным оказался он... Вроде б и не глядит ни на что, а сам все строчит в свою книжечку. Иногда только намекнешь ему на что-нибудь, сразу и понять трудно, а он догадается. Дело свое делал он по кусочкам: напишет, повозится дома, перепишет, прочитает нам на работе, а в субботу при всем честном народе. Здорово получалось! Успевай только поворачиваться, — попадешь Чугаеву на зубок, не обрадуешься.
Втянулись мы в работу, глядим — приезжает из центра комиссия, а с нею новый управляющий, новые инженеры. Ну, пошли приветы да поклоны, а потом начались осмотры, акты, расспросы, анкеты и прочее. Без этого нельзя, а у нас в груди от досады хрустит: чего, мол, они хотят, пишут да записывают?
Больше всего мы приглядывались к новому управляющему. Он из себя низенький такой и, если правду сказать, неказистый. Кожаная куртка в трещинах, сапоги лет сто со щеткой не знались. Усы прямо будто из носа метелками растут. Ничего, словом, особенного, только глаза колючие, и мы прозвали их «шарошками».
