Лысухин воспользовался поотмякшим, показавшимся выгодно-снисходительным душевным состоянием старика и проговорил, вроде сдаваясь на его милость:
— Как я понимаю вас, Захар Капитоныч, вы, так сказать, намерены конфисковать мою сеть и уведомить о том участкового докладной запиской?
— Чего? — насупился вдруг старик. — Не погоняйте-ка меня на всякие намеренья, что мнятся вам. Если уж клонить к тому, то следовало бы взять не только вашу сеть, а и верхнее дно в коляске мотоцикла. Сами вделывали его? — потребовал признанья.
Лысухина пронизало сначала ознобом, который мгновенно сменился испариной, как бывает при остром моральном потрясении: вдобавок к одной скверной неприятности старик неожиданно преподнес ему и другую, сказав про обнаруженный им тайник под сеть и рыбу. Лысухин не нашелся, как солгать, и не стал отпираться:
— Брат жены соблазнил меня такой конструкцией и врезал фальшивое-то дно. Он первоклассный слесарь. У него четверо ребят, а жена страдает тромбофлебитом — закупоркой вен — и еле управляется по дому. Через то ему и приходится подрабатывать. Он хорошо разбирается в моторах и обеспечен клиентурой со стороны. За сестру, мою жену, он в навязчивом беспокойстве: знает, что я завидую, у кого дети, а у нас их нет. Хотя мы с женой живем согласно, но он опасается, не ушел бы я к другой, и старается всяко угодить мне, лишь бы не порвать родственность. Сожгите сеть, Захар Капитоныч, только не возбуждайте, пожалуйста, следственного дела!
Он раскраснелся от смущенья и стыдобы за свою провинность да от попрания собственного престижа и снискания у старика снисхождения себе. А тот каждый раз тяготился чужими унижениями и сомнительными на веру оправданиями. И с горечью сказал гостю:
— Всегда так: кто бы ни блудил на реке или в лесу, наткнешься да уличишь — непременно даст зарок, что больше не будет своевольничать. А к иному из чужих едва подступишься. Тебе же и пригрозит: «Вались-ка, дед, подальше, покуда цел!» Здесь с таким труднее справиться, чем, бывало, с лазутчиком на Дальнем Востоке во время «великого стояния»: там ты на посту вооруженный, а здесь с пустыми руками. Опасаемся и за дом, не спалили бы. Нам с Секлетеей могли бы дать квартиру в совхозных домах, какие строятся сейчас в Ильинском, да жалко расставаться с родным местом. Оно в отраду и Геронтию. Он пользуется всякой возможностью вырваться сюда из производственной мастерской на творческую работу. Жаль оставлять и памятник без надзора. Восьмой уж год живем мы на отшибе. И ладно, что не съехали: здесь уж хотят открыть санаторий для слабых детей школьного возраста. По решению комиссии областного здравотдела. Место признали самым подходящим. Как же не оберегать его от всяких безалаберных туристов и кого бы то ни было! Пока неприятности минуют нас. Здешние, с кем и доводилось сталкиваться через контроль-то, все равно здороваются со мной при встрече. Я каждому известен в округе и не ронял уважения. Чужой опаснее, с ним держи ухо востро.
