Но больше просить его о деньгах я не могу, надо и честь знать: он сам бедняк... Если мы отменим спектакль, то нам крышка. Даже если пропустят в Киев, то ехать нам не на что.
(Нерешительно.) Разве попросить у этого фон-барона взаймы? Он дал бы...
Ксана. Ни за что.
Никольский. Я тоже думаю, что это неудобно.
Антонов. А вы думаете, мне хочется? Мне он и самому стал гадок после этой истории с Иваном Александровичем. Хотя, собственно, чем он виноват? Тут никто не виноват.
Никольский (внезапно багровея, со злобой, которой от него никак нельзя было ожидать). Ну, уж это вы меня извините. Я этого вашего Ивана Александровича всегда недолюбливал. Но я прямо скажу: если человек решил бежать, то сначала надо было вернуть доверенные ему деньги труппы! Да! А вы говорите: «никто не виноват»!
Антонов (смущенно). Голубчик мой, да он забыл! (Без уверенности в голосе.) Неужели вы сомневаетесь, что он забыл? Просто не подумал впопыхах...
Ксана выбегает в дверь, идущую в «артистическую». Общее смущение.
Никольская. Ну как тебе не стыдно? Свинья ты, право! Что же это такое? Я так и знала, что ты что-нибудь такое ляпнешь. Ты отлично знаешь, что Иван Александрович — благороднейший человек.
Никольский (смущенно). Хоть я ничего такого о нем не знаю и не думаю, но я этого не имел в виду... Я готов извиниться перед Ксенией Павловной.
Антонов. Сказали вы, голубчик, как последний хам — это я вам дружески говорю, — но по существу вы правы: так в самом деле не поступают — все наши деньги взял, ускакал, как дурак попался, деньги опечатаны, а мы пропадаем без гроша. (Ворчит, сам себя передразнивая.) «Забыл», «забыл»... А ты не забывай!.. Боюсь, не случилось бы с ним беды. Ведь он не актер и аккомпаниатор.
Никольская (с жадным любопытством). А кто же он?
Антонов (таинственно понижая голос). Я думаю, он видный политический деятель. Если его отошлют за красные огни — каюк. (Проводит пальцем по шее)
Никольская. Какой ужас! Я так и знала!
Антонов. Но ради Бога, никому ни слова, я только вам говорю! Это величайший секрет. Ведь дело идет о человеческой жизни.
Никольская. Клянусь памятью моей матери!.. Я сейчас приведу Ксану. А ты извинишься, слышишь? (Уходит.)
Никольский. Говорят, в Киеве отличные рестораны. Так что же бы вы, Павел Михайлович, дали за рябчика с брусникой? Полжизни бы отдали?
Антонов. Ну уж, полжизни. Впрочем, много ли мне и жить осталось. Разве год, а то и меньше. Денька три отдал бы, особенно если таких, как эти.
