Эстрада большого зала в том же здании. На ней пианино, то, что в первых двух картинах стояло в комнате Ершова. Две двери. Одна ведет в «артистическую». Другая — в коридор, выходящий в кабинет фон Рехова. Шесть часов вечера. На эстраде — Антонов, Ксана, Никольские.
Антонов. Милая моя Ксаночка, ну успокойся, ну приди в себя. Я понимаю, как тебе тяжело. Ведь я отец, я сердцем чувствовал... (Подносит платок к глазам.) Я сердцем чувствовал, что у тебя роман с Иваном Александровичем... Что ж, мы все здесь свои люди... Ну, не сердись, ну, я не то слово сказал: роман — пошлое слово, я знаю. (Начинает сердиться.) Ну, хорошо, я пошляк, я выжил из ума. Но пойми же ты, что наше положение отчаянное. (Сентенциозно.) Милая Ксана, в твои годы естественно думать, что все в мире в этом: что он сказал, да что он хотел сказать, да как он на тебя взглянул, да что этот взгляд означал. Я сам в твои годы сходил с ума от каждой юбки. Но что же делать, в жизни есть небесная поэзия и есть земная проза.
Ксана (у нее в течение этой картины вид необычный, глухой голос, устремленный в сторону взгляд, томное отсутствие улыбки). Папа, скажите просто: чего вы от меня хотите.
Антонов. Я прежде всего хочу, чтобы ты успокоилась и пришла в себя. Да и нет оснований для такой тревоги: Иван Александрович не ранен, он находится под стражей, его будут судить. Не расстреляют же его за такой пустяк! Обращаются с ним хорошо, его кормят. (Раздраженно.) Тогда как нам скоро будет нечего есть.
Никольский. Меня с ней уже третий день кормят одной гречневой кашей с прескверным маслом. Я ночью думал: отдал ли бы ее... (показывает на жену) за рябчика с брусничным вареньем. (Убежденно.) Отдал бы.
Никольская. Дурак!
Никольский (подумав). Сама дура.
Антонов (с интересом). Вы говорите — «за рябчика с брусничным вареньем»? Как в московской «Праге»?
Никольская. В вас, Павел Михайлович, тоже очень сильно животное начало... Милая Ксаночка, мне вас страшно жаль. Я предчувствовала все это и даже ему говорила...
Никольский. Ничего ты мне не говорила. Все ты врешь, мать моя.
Антонов. Господа актеры, «ша»... Витать в небесах отлично, когда на земле есть текущий счет. А когда вся свободная наличность пятнадцать рублей с копейками, то надо смотреть в глаза грубой действительности. Василий Иванович, спасибо ему, дал взаймы сто рублей, потом еще пятьдесят... Добрый, хороший человек.
