Весь день мы ездили вокруг одной и той же горы, возле которой стояла Филькина. Подъезжали к ней то справа, то слева, то сзади, потом опять слева и справа, только, кажется, снизу и сверху не осмотрели ее.
И наконец, уже на закате, приехали в Ганькину.
Здесь мы твердо решили добиться истины. Поднялись в деревню. Возле ближнего к реке дома, приспособив кусок рельсы вместо наковальни, два старика зубилом вырубали из толстого железного листа какие-то узкие, длинные, довольно-таки замысловатые лопатки.
— Здравствуйте!
— А? Здравствуйте!
— Скажите, сколько отсюда до Тахтомая?
— А вы откудова плывете?
— Из Нижнеудинска.
— A-а! Далеконько. Там у меня сын работает директором в «Заготзерно».
— Да? Так сколько же до Тахтомая?
— До Тахтомая? Да километра, что ли, двадцать четыре.
(Что за диво! Оказывается, неправду нам сказали и пастушок и женщина, а перевозчик был прав.)
— Так. А до Балтуриной?
— До Балтуриной? Тут побольше. Однако, сорок пять.
(Нет! Выходит, врал перевозчик… или, нет… пастушок… хотя, нет… Словом, пропало километров двадцать пути и одна деревня!)
— Ну, хорошо, — начал я снова, — тогда до Булбунского сколько?
— До Буйбука? Да тоже километров двадцать, двадцать четыре…
(Вот карусель! А может быть, и эти старички потешаются над нами?)
— Да сколько же до Филькиной тогда?
— Тьфу тебе! Тьфу! Вот заладил: «Сколько да сколько»! Ну, говорят — двадцать четыре.
(Что за наваждение! Куда ни кинь — кругом двадцать четыре).
— Вы не сердитесь, пожалуйста. Ведь интересно же! Давайте разберемся по порядку. От Тахтомая до Филькиной сколько?
— Вот те на! Сколько! А сколько у тебя от перста до пальца? Одна ведь это деревня, только называется по-разному.
— Од-на? Н-ну, н-нет… Не говорите… Две! Сперва мы, точно, Тахтомай проехали, а в Филькину только часа через три доплыли.
— Ну, так оно и есть! Сначала с задов ее посмотрели, а потом петлю сделали, мыс длинный обогнули да в деревню уже с лица и въехали. Так. Право, так!
Вот она, истина! Нас, оказывается, «затмил» сон, и мы потеряли ориентировку.
На реке плеснулся таймень. Он так свирепо ударил хвостом по воде, что круги широкими кольцами разбежались по всему затону.
— Эх, эт-та да! — крутнул головой один старичок. — Ничего себе — рыбинка! Наживить бы якорек (удочка с тремя крючками, связанными в виде якоря) живым ельчиком, нето бурундуком — должно, поймался бы.
— Штуковинка, — поддержал его другой, — однако, пуда на два, как не более, отрос. У-ух, зверина! Силища в нем. Прошлый год Андрюшке Каверзину в сеть завалился такой же дьявол; Андрюшка на зорьке приехал сеть сымать, только якорь выбрал — он его и попер… и попер вдоль реки. Мужик тетиву за скобу захлестнул, сам за весла — куда тебе! Вертит таймень по реке лодчонку в любую сторону, ни черта Андрюшка не может справиться. Часа два провозился, пока к берегу выгребся. Одной рыбиной весь свой договор с сельпо выполнил.
