— И то смеялись: приручить бы тебе, дескать, Андрюшка, тайменя — сгодился бы в покос вместо перевозчика работать, либо в праздники возить на остров девчат по черемуху.
— Верно! Как на моторке, — покатился со смеху Миша.
— Во-во, то и говорю. Рыбина, дескать, еще лучше — и бензину не надо, и на мели не застрянет.
— Эт-та, как у купца в девятьсот девятом году? — перебил второй старичок.
— А то? Присушил моторку на той вон косе.
— А разве здесь моторки ходят? — недоверчиво спросил я.
— В девятом году купчишка один пытался с низовьев подняться, да и устрял. На лошадях потом зимой вывозили.
— А почему «устрял»?
— На перекатах мелко по осени.
— Как же он через пороги поднимался?
— А что ему? Где у мотора силы не хватит, мужики на лямке упрут. Пятеро с ним в бурлаках ехало.
— Что же ему тут понадобилось? — пожал плечами Миша. — Кататься вздумал по такой реке или просто дурь в голову залезла?
— Дурь! — усмехнулся старик. — Нет, не дурь. На такой вот, как ваша, лодке приезжал — три шкуры с нас спускал, а наладилось бы дело на моторке — потянул бы и четвертую.
С этим нельзя было не согласиться.
Позже мы узнали, что выше деревни Выдриной, в тайге на косогоре, поросшем густым пихтачом, заметная прямо с реки, сохранилась могила охотника, убитого купцом Ермолаевым. Подробностей убийства никто теперь уже не помнит. Только заслезившийся натеками смолы затес на огромной сосне, чернея кривулями букв, неумело выведенных на ней головешкой, кратко сообщает:
Тунгу Федор уби
за 23 белк
зладеем ермолаев
купец 1911
схаронен другом 16 го
Эта жуткая надпись на хмурой сосне — красноречивое доказательство былого произвола. Когда стоишь над могилой, над этим маленьким холмиком, скрытым в густых зеленях восколистой толокнянки, ярко рисуется трагедия жизни и смерти честного труженика тайги. Чувство ненависти к убийце вызывает эта скупая надпись — эпитафия на живом памятнике — дереве.
В глазах старика блеснул огонек, когда он, насупив серые брови, вынул трубку изо рта и, сплюнув, медленно сказал:
— Счастливые вы, молодежь. Вам что ни скажи про старину — все в диковинку. А у меня вот и по сю пору на спине рубцы остались — память исправничья. Раз в жизни привел господь увидеть, и то с плетью, — и, сразу повеселев, добавил: — А вот теперь моторку бы запустить — была бы нам радость громадная.
— У-у, теперьча бы! — поддержал его другой. — Эх, и помочь бы сталась!
— А что? — не осмыслил я сразу, чем помогла бы моторка.
— Да товары-то в сельпо из Неванки кругом, в объезд болота, лошадьми возим, нето в лодке бечевой подымаем. Канитель одна. Тоже, возьми, урожай с дальних полей, лесишко на постройки на буксире поддернули бы.
