– Мы суетны… Мы слишком суетны. А потому не верим, что это будет. А это надо уметь. Смерть надо уметь организовать так же, как и жизнь.
Он вынул крошечное зеркальце из кармана и поставил на выступ мавзолея. Не это ли движение через несколько лет превратится в гениально простую коллажную метафору, принесённую в дар памяти друга, Андрея Тарковского: погребальный венок, а в середине – зеркало. И будет это незадолго до его собственной кончины.
С кладбища возвращаемся голодные ("Я мечтаю об общепите"), уставшие; но как только выходим из зоны кладбищенской тишины, он словно сбрасывает с себя эти два часа:
– Пошли в комиссионку! Ну, пожалуйста, ну, на минуту. Я что-то покажу тебе.
Ждали его там, что ли, – не пойму по сей час. Человек двадцать, не меньше, взяли его в тугое кольцо. А он – вроде не замечает никого – уверенной походкой, прямо к посудному отделу. А толпа за ним, как шлейф, тянется. Девочка-продавшица заулыбалась, как старому знакомому.
– Покажите, пожалуйста, вон ту чашку, вторую справа; нет-нет, наверху. Сколько стоит сервиз? Полторы? Нет, не первую, а вторую. Нет, не всё равно…
И на ухо:
– Это сервиз "Эрмитаж". Ему цены нет. Красота безумная (любимое выражение).
Почему "Эрмитаж" – не спрашиваю.
Он придумывает названия-биографии на ходу.
Шаль – Комиссаржевской.
Стул – Павла I.
Жёлтая керамика из Львова – Таиланд (или Гаити).
А вот эта чашка – из сервиза "Эрмитаж". Прелестный, тонкий, как яичная скорлупа, фарфор на его руке – как на подставке.
Цветочный орнамент на фоне окна, кажется, излучает свет. Все замерли. Рука медленно сжимается в кулак. Крряк. Продавщица едва не теряет сознание. Толпа ахнула. А он – тихонько на ухо:
– Здесь была трещина, не падай в обморок.
И громко:
– Остальное – заверните!
Черепки в платок и в карман. Это для коллажа.
Пакет большущий, поднять нельзя: сервиз на двадцать четыре (уже двадцать три) персоны. Садится в машину и – уезжает Бог знает куда.
Через день является неожиданно, без звонка. В руках странный пакет. Разворачивает и извлекает оттуда – поднос. О, это целая история!
Жил в нашем доме поднос. Давно, с довоенных времён. Во время войны он исчез вместе со всем остальным имуществом. Я о нём слышать не слышала: кто вспоминал о таких вещах на фоне других потерь?
Однако помню, как однажды пришёл отец (это было уже после войны) с подносом и какой-то утварью. Мама всплеснула руками: – Откуда?!
– Купил, – говорит папа, – на барахолке, случайно, наш собственный поднос. Он стоял на земле с ручками от водопроводных кранов и какими-то штучками для счётчиков.
