Но было в этом здании еще потайное место, к которому я прикоснулась совершенно случайно. По простому житейскому поводу.
Дали мне однажды телефон сапожного мастера, который, говорят, виртуозно чинит обувь. Не просто чинит, а делает с ней что-то невероятное, превращает ее чуть ли не в новую обувку. И очень дешево. Это, говорят, его хобби ( слово какое-то, по тем временам, интригующе заграничное, но при этом дозволенное, часто употребляемое в разных контекстах). Бегу к сапожнику, как на свидание. Буду, говорит он, ждать на Бессарабке у входа в магазин. "Кооператор" знаете? Встретились. «Меня зовут Часнык»,– говорит он. До сих пор не знаю, что это – имя, фамилия или прозвище? Часнык – это чеснок по-украински. Он так себя представил. Сам худой, длинный и плоский. Думаю, не Часнык, а зубочек часныка.
Нырнули мы за какую-то дверь, а затем в подвал, а там – крошечное душное помещение, я невольно ищу обратный ход, а он сладострастно так впивается в мешок со старой обувью, не просто старой, – до зубов изношенной. Ладно, говорит, придете через неделю.
Вынырнула оттуда, боже, думаю, где я была? В жизни бы не подумала, что у этого здания, символа сытых бесед и благополучия, есть такие душные потайные закоулки.
Наивная, я еще ничего не знаю. Приду через неделю, вот тогда узнаю.
Вообще, ходить на этот рынок только за покупками, все равно, что ходить в театр ради буфета. Поглядеть на это гигантское вместилище красот, на это разноцветье фруктов, овощей и цветов – вот что надо. И описывать это бесполезно – непременно банальность получится. Ну скажешь: "Лучший в Европе!", – в чем я лично не уверена, а что – в Париже хуже? Ну, "красивейший рынок в Киеве... иностранцы замирают в восхищении..."
Ну и пусть замирают. И не ходите по первым рядам. Здесь только пижоны ходят. Пойду дальше, вглубь. Там приятно поговорить, по виду сразу можно понять, какой товар из своего хозяйства, какой – из чужих рук. И опять же, по лицам видно всё. "Хозяйка, тож капуста, тож вино, а не капуста, пробуйте, хозяечка...", – вот так напишешь, как ничего не напишешь, и ничего не скажешь, эту капу-у-усточку только эта бабка и может так назвать. И ходят люди по рядам, пробуют всё подряд и тем довольны.
А картошка – там в конце, почти у противоположного входа, который почему-то всегда закрыт, там же и цветы, но не породистые гвоздики и лилии, а полевые, они даже здесь лугом пахнут. А мужики продают, уж который год их знаю, красно-бурую, узловатую синеглазку: ничего вкуснее её нет. И мы улыбаемся друг другу, старые, можно сказать, знакомые, картофельники. Всё как обычно: беру, расплачиваюсь. А продавец держит бумажку: «Нету,– говорит,– сдачи. Ну ничего, сочтемся на том свете, на балконе». И кладет купюру в карман. Вот те на! Откуда он знает, что у меня балкон?
