— Тебя, наверное, опять пошлют на ремонт, а?
— Наверное, пошлют, — ответил Спас. — И твою пилораму время от времени ремонтируют, правда?
— Нет уж! — крикнул Лесник. — Для чего тебя посылать — чтоб вернувшись таким, каким был, ты строил из себя героя? Не надейся, никто тебя никуда не пошлет, будешь жить здесь и преодолевать трудности!
— И буду! — твердо заявил Спас. — Трудностями меня не испугаешь!
Лесник перешел к Босьо и Оглобле, которые молча чистили кукурузу. Он был по горло сыт разговорчиками Спаса.
— Как дела, Босьо? — спросил Лесник бывшего немого.
Босьо никак не реагировал на его вопрос.
— Я тебя спрашиваю, Босьо! — повторил Лесник.
— Не хочет разговаривать, — ответил вместо него Оглобля. — Я тоже его спрашиваю, но он молчит.
— Почему? — удивился Лесник. — Ведь он же начал говорить?
— Начал, — кивнул Оглобля. — Все о той птичке рассказывал, что она ему пропела, а теперь молчит и о ней тоже ничего не рассказывает.
— Может, снова онемел. Они такие, — вмешался Спас, глаза его смеялись. — Они все такие.
— Кто? — спросил Оглобля.
— Да весь их род.
— Не знаю, — мрачно произнес Оглобля. — Мне тут все неясно. Может, он сейчас внешне молчит, застыл, как памятник, а внутри ведет разговор. Он сейчас снаружи и на человека не похож, одно только лицо человечье.
— А ты тоже хорош, такую ерунду болтаешь! — разозлился снова Лесник. — Снаружи один, внутри другой… Обыкновенный человек.
— Не человек, — возразил Оглобля.
— А кто тогда?
— Не знаю. — Осмелев, Оглобля продолжал: — И человек, и не человек. Посмотреть издали, так все мы люди, а как подойдешь поближе, видишь, что ошибся.
— Ох, у меня от вас голова разболелась! — Лесник со стоном схватился за голову.
— От кого от нас? — спросил Оглобля.
— От тебя, от Спаса, от Босьо, от Председателя, ото всех. Не люди вы, а черт знает что, — вздохнул Лесник.
— Ну, а я про что толкую? — сказал Оглобля.
Лесник вскочил с места, как безумный. На Оглоблю он даже не взглянул, тот склонился над кукурузой, глубоко задумавшись о людях и нелюдях. Лесник огляделся вокруг в поисках кого-нибудь, от кого у него не заболит голова, и увидел патриархальную группку Улаха. Подойдя к ним, сел. Улах затрепетал от страха. Лесник спросил:
— Что с тобой, Улах? Ты весь дрожишь, уж не разболелся ли?
— Н-нет, — ответил Улах.
— Тогда, Улах, — сказал Лесник, — сыграй что-нибудь бодрое, чтоб отлегло у меня от сердца.
Дрожа еще сильнее, Улах обвел взглядом свое семейство и сунул руку в мешок. Вынул кларнет и, мысленно простившись с будущим, заиграл. Кларнет весело пискнул, исполнил затейливый проигрыш, и над посиделками понеслись звуки марша «Шумит Марица».
