Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 118

Разметалась в жару, не знаю, сколько проходит времени, но минута в минуту угадываю, когда принесут мне моего мальчика покормить. Напрягаю все силы, струной вытягиваюсь, жду.

Приходил доктор, осанистый, с толстыми плечами и бритой, словно выточенной головой. Возьмет мою руку и снисходительно пошутит, что родить в поле, да еще в мороз, не полагается. Обязательно спросит, как преуспевает Дмитрий Макарович.

— Гордимся. Первым у нас в районе кандидатом наук будет.

Изречет это и плывет дальше.

А меня кидало из палящего жара в озноб; надрожусь, опять начинаю пылать. Разбитая, обессилевшая, бескровная, наверно, не выжила бы я, не будь этого трепетного и радостного ожидания, что вот-вот принесут моего светленького ясноглазого мальчика; счастливая, умиротворенная, прижму его к себе — и он будет чмокать мою грудь и глядеть на меня спокойно и понимающе. Одного хотелось в эти минуты, чтобы рядом сидел Митя и тоже любовался нашим малышом.

Изредка наведывалась свекровь, деловито докладывала, сколько доит Лаура, у кого еще удалось прикупить сена.

— Вася-то как? — нетерпеливо перебивала я.

— На улице весь день. Прибежит, схватит кусок — и опять по лужам. Некогда с ним… Домой бы тебе время, ну-ка, месяц долеживаешь.

— Рада бы. Жар не проходит.

— Дома стены помогут. Мы, бывало, постольку-то не валивались, опростаемся, да и опять за серп да за вилы. Ну пойду, корове месить надо, курчонки не кормлены.

Все мысли у нее только о хозяйстве, о корме. Я не корю ее: всякому свое. Тревожит меня, с мокрыми, чай, ногами бегает Вася, простудится.

Просилась у доктора на выписку. Снисходительно улыбается, будто я что-то неразумное говорю.

— С такой температурой? Тридцать девять и семь?

Тон неумолимый. Как вырваться!

Придумала.

Сестра с веселыми приговорками раздает нам градусники.

— Ну-ка, Аришки, Маришки, ставьте под мышки. Поглядим, лекарства дадим.

Рассует и выйдет. Я погрею градусник до нормальной температуры и под подушку суну. Приходит сестра, записывает, у кого сколько, певуче поздравляет меня:

— На поправку пошла, Камышина. Еще денек и до свидания, до нового страдания.

Свекровь приехала за мной уже на телеге. Вышла я с маленьким на руках на крыльцо, меня так и облило солнцем и сладким запахом набухших тополиных почек.

Едем, лошадь, кажется, с удовольствием расплескивает копытами лужи, радужно сверкают брызги. На лугах направо и налево голубые озера, в них как золотые паруса, надутые ветром, отражаются цветущие ивовые кусты. Хочу откинуть одеяльце, пусть Лаврик мой в первый раз в жизни глянет на этот солнечный ликующий мир, — и не решаюсь, вдруг опасен ему сырой и студеный ветер. По ложбинам еще белеет снег, еще сугробами растянулся он в ольшанике над речкой и в березовых перелесках.