— Ну, гвардеец, тогда терпи! — дал мне шанс доктор.
И тут, стоматолог, уловив момент моего смирения, вставил в десну хромированный скальпель и, как следует, провернул его. Полилась кровь, капая на стул и пол. У меня истерика, подобно цунами, накрыла всё близь стоящее.
— Убийца! — крикнул я.
— Что? Да ты посмотри!!! — протянул мне скальпель, остриё которого было покрыто гноем.
— Теперь понял? — обиженно вел монолог доктор, — Эта жидкость перешла уже на челюсть! Ещё неделя и тебя в живых бы не было! Я спас тебя! И что слышу? Убийца???
— Спасибо, доктор! — задыхаясь от собственной истерики, проговорил я.
— Тебе плохо? — заметил он.
— Не знаю… Мне нехорошо.
— Может, нашатырь? — обеспокоенно спросил врач.
— Нет, не надо. Не люблю нашатырь!
— Да у тебя, похоже, кардиомиопатия! Ты как вообще в армию попал, сынок?
— Кардиолог сказал, что я годен… — чуть слышно пробормотал я и закрыл глаза.
— Эй, Лавренёв, ты чего? Что с тобой?
— Глаза… сами… закрываются…
— Тамара Львовна! — крикнул врач.
Раздосадованная женщина цокнула от недовольства языком, ведь её вновь отвлекали от просмотра любимого сериала, и помогла врачу перетащить меня в другой конец кабинета и уложить на кушетку.
— Несите нашатырь! — скомандовал врач.
— А где он?
— В стеклянном шкафчике. Скорее!
От запаха хлористого аммония, я невольно выдохнул и, прокашлявшись, открыл глаза. Передо мной стояла испуганная женщина и погружённый в свои мысли пожилой врач.
— Ну? Пришёл в себя? — пробормотал он, скрестив руки перед собой на уровне груди.
— Похоже, что да… — растерянно ответил я.
— Ну, Лавренёв, похоже, ты и здесь поднял на уши всех! Что ж ты такой непоседливый?
— Видать, будет великим начальником, раз так легко подчиняет столько людей.
— Ну, Тамара Львовна, какой начальник? Он даже такие проблемы с трудом переживает. Ничего из него не вырастет! Отправить нужно его к родителям, пусть живёт у себя там!.. Кстати, Тамарочка, напишите ему диагноз и рецепт.
— Да, сейчас.
С этими словами, врач снова вымыл руки и ушёл в соседнюю комнату, а я присел на кушетку, заливаясь горькими слезами и меланхолическими мыслями. «А что, если и вправду из меня ничего не вырастет? Ну почему они так говорят? Ведь они меня совсем не знают… Боже, за что мне всё это? За что?».
Подобные мысли меня убивали, сердце безудержно выскакивало из груди, жить и вовсе не хотелось. Уныние, меланхолия, задумчивость и забвение — стали единственными картами в рукаве моего бушлата, греющие кисти дрожащих рук.
