Сержант Феофилактов подошёл к одной из женщин в белом халате, заполняющей бланки за стеклянной перегородкой, на которой огромными буквами было написано «Регистратура».
Те эпизоды я помнил смутно, ведь прибывал, будто в тумане — абсолютно рассеянный, в глазах усталость, даже апатия. Привели меня в один из кабинетов, где под слабой струйкой холодной воды, мыл сильные руки коренастый мужчина лет 55.
— Заходите, заходите! — поторопил седовласый мужчина, наблюдая за нашей неуверенностью.
Я растерянно посмотрел на сержанта. Мои испуганные глаза умоляли, дабы он забрал меня отсюда, но, по всей видимости, Феофилактов этого не понял.
— Ну, Лавренёв, я тебя в коридоре подожду. Только смотри — без глупостей!
— Хорошо.
— А что, ты у нас способен на глупости? — подключился к разговору доктор.
— Та он у нас такой! — засмеялся сержант. — Вчера всю часть на уши поднял. Сам подполковник Ротиков бегал за болеутоляющим.
— А-а… Ротиков?!! Как он там?
— Да всё нормально. Служба!
— Ну, добро. Передавайте ему привет! Так-с, приступим! — надев резиновые перчатки, доктор велел мне садиться в стоматологическое кресло.
— Ну, я пойду… — подмигнул стоматологу сержант и закрыл дверь.
— Так-с, Лавренёв. Что, ты такой беспокойный ребёнок? Слышал, всю часть на уши поднял?!!
— Я не виноват, что в военкомате начхали на мои жалобы. Я стоматологу говорил…
— Так, ну то понятно. Открывай рот! Посмотрим-с!
— Мда… — почесал лысый затылок врач — Будем удалять зуб!
— Доктор, мне всего 19, а уже три здоровых зуба удалили. Можно его сохранить?
— Какое, к чёрту, «сохранить»? Лавренёв, у тебя флюс! Этот зуб невозможно сохранить! Невозможно! Открывай рот!
— Доктор, я боюсь уколов!
— Так-с! Ну, ты даёшь!
С этими словами изумления, доктор от меня отошёл. Позади я услышал, как щёлкнул замок входной двери.
— Ну, раз ты у нас такой, я дверь закрою, чтоб ты не сбежал!
— И не собирался! — буркнул я, обидевшись на подобные утверждения.
— Вот и хорошо. Открывай рот! Сейчас введу тебе болеутоляющее!
Стоматолог несколько раз пытался ввести иголку во вспухшую щеку, что вызывало невероятно болезненные ощущения. Я замычал, а слёзы невольно полились из покрасневших глаз. На просьбы успокоиться, я ревел ещё больше. Что ж, накручивание мыслей сделало своё гадкое дело: я снова в истерике.
— Да всё уже! Успокойся!!! — орал он на меня.
«Почему меня жалеют? Почему меня в чём-то обвиняют? Ведь я не виноват» — мысли накручивались ещё быстрее, чем падали слёзы, орошая землю моей новой жизни.
