Когда мне было 19 | страница 67
Босым очень неприятно стоять под еле тёплой водой на холодном полу в нынешнее осеннее ненастье. Зная заранее, что нужно ещё бежать одеваться, я кое-как обтёрся выданным мне полотенцем, стараясь не дотрагиваться им до лица, и принялся надевать военную форму. Две пары «белухи» (летняя и зимняя) была натянуты сразу, ещё на мокрое тело. Времени катастрофически не хватало и меня это жутко бесило. С трудом расправив прилипшую к мокрой спине белую футболку, принялся надевать камуфляжную форму и берцы на тёплые носки. Со шнурками я провозился, чуть ли не две минуты, руки меня совсем не слушались, растерянность поглощала всякую скорость и надежду вложиться в указанное время. Также долго я провозился с бушлатом и ремнями. Один ремень подпоясывал штаны — небольшая продолговатая материя из мешковины. Ну, а второй подпоясывал бушлат. Я попросил помощи у рядом стоящего парня и он дрожащими руками застегнул пуговицы на бушлате и правильно затянул ремни. Так и началась моя дружба с Петросяном Женей.
Одессит Женя оделся быстрее всех и с радостью помог мне правильно надеть некоторые элементы военной формы. Благодаря ему я и вложился в указанные пять минут, а ещё шесть человек получили от прапорщика по первому наряду. Затем нас заставили оставить свои вещи в одном из углов и выметаться на улицу. Я нехотя кинул новенькие джинсы, шапку, пуховик, свитер и обувь в угол и, горько вздохнув, побежал на улицу. На узких джинсах с переливом, будто прощаясь со мной, сверкнули неформальные значки. Помню, в той бане разразился настоящий скандал. Один из призывников был из так называемой «золотой молодёжи» — сынок богатеньких родителей.
— Что? — высокомерно прикрикнул он, — Слышь, прапор, если я выкину свои вещи — ты всю жизнь будешь отрабатывать! Моя куртка привезена из Венеции, она стоит 1700 евро!
— Да? — поникшим голосом переспросил Кравчук, — Ну, повесь тогда её на вешалку. Родители на присяге заберут.
— Так-то лучше! — закончил парень и поспешно вышел из здания.
Все, кроме прапорщика, остались на улице. Убедившись в этом, он подозвал к себе банщика и негромко произнёс:
— Деньги пополам!
— Обижаешь! — проговорил тот.
На том он пожал руку Кравчуку, сверкнув своей татуировкой в виде перстня, в котором виднелись серп и молот, под ними начёрканы три сакраментальные буквы — БОГ. В тюремных понятиях это означало «недоволен приговором». Лицо прапора, похоже, застыло в недовольстве.
— Ты мне это прекращай! — грозно заключил он, указав на его татуировку, и удалился из здания. Банщик лишь недовольно хмыкнул.