Сеньор Латук присел за столик, как раз туда, где еще пять минут назад сидел Мигель Кортеро, взглянул на компаньона абсолютно трезвым насмешливым взглядом, улыбнулся.
— Вот видишь, все получилось, а ты боялся.
— Больше всего я беспокоился из-за сеньора Себастьяна и этого чертова памятника, — Брокколи указал подбородком туда, где сидел у стены безмолвный посетитель, — мне пришлось потратить немало усилий, прежде чем он согласился передвинуть эту махину.
— Да уж! Старик ненавидит перемены. Говорит, «на традициях держится мир». А как он похож на своего предка!
— Зато у этого изваяния с реальным Кортеро сходство слабое. И все же был шанс, что он узнает… — Брокколи поднялся и подошел к столику у стены, наклонился над неподвижной фигурой. — Эге, да тут еще и надпись с датой. «Моему другу и завсегдатаю… Мигелю Кортеро. Пусть земля ему будет пухом. Себастьян Дельгадо». Печально.
— Что печально? — Латук удивленно взглянул на своего товарища.
— Мы ведь обманули его. Помнишь, когда он спросил: «Почему выбор пал на меня?»
— Я сказал ему правду.
— Но не всю. Не всю. Самое главное осталось несказанным.
— Человеку не дано узнать день собственной смерти, — веско сказал Латук. — Во всяком случае, от естественных причин. И потом, возьми мы кого-нибудь другого, мог нарушиться естественный ход истории. Побывай я в будущем — непременно проговорился бы.
— Наверное, ты прав, — кивнул Брокколи. — В конце концов, такова его судьба. Смерть от инфаркта. Для мужчин того времени — обычное дело.
— И знаешь, что интересно, — оживился Латук. — Эта журналистка, американка, все это засняла на видео, а потом использовала в веганской пропаганде в США. Из серии «Смотрите! Вот что бывает, когда ешь только мясо».
— Куда интереснее другое, — Брокколи поправил пенсне, поднял голову и пристально посмотрел в лицо напарника. — Когда врачи сделали вскрытие, то обнаружили, что наш знакомый страдал необычным для его профессии заболеванием, которое и вызвало приступ.
— Ну и что? — пожал острыми плечами Латук.
— А то, что в народе такой недуг называется «бычье сердце»!
— Господи! — долговязый испуганно уставился на памятник. — Слушай-ка, поехали отсюда, а то мне что-то не по себе.
— Нельзя уходить не попрощавшись, — Брокколи схватился за свою пышную шевелюру и одним движением сорвал ее с головы. Латук последовал его примеру.
Оба глубоко поклонились сидящему за столом бронзовому матадору. И если бы на месте памятника был настоящий Кортеро, то он непременно удивился бы, узрев бледные, чисто выбритые лысины компаньонов с маленькими, аккуратно подстриженными пучками морковной ботвы.
