Зачем вспоминать их лица, зачем припоминать их летошнюю зелень или вешний ледок, ежели теперь их добрые, здоровые лица сияют весельем, если они пришли поздравить с праздником, таким радостным для всех, от мала до велика?
Отец и мать отвечают: «И вас также с праздником» – или дают денег и велят поднести им рюмочку и дать закусить, а то отсылают на кухню с наказом «покормить».
В зале с утра накрыт особый стол с закусками для поздравителей. Он так же изобилен, как пасхальный стол, всякими закусками, маринадами и питиями; в отличие от пасхального стола, его главным насельником было всякое «свинство»: заливные молочные рулеты под хреном и ветчина собственного засола с ростовским горошком.
Поздравители – исключительно мужчины – входили в гостиную, беседовали с матерью (отец уезжал с <нрзб.>), и затем их просили «закусить».
Стол с закусками непрерывно обновлялся в течение трех дней праздника. Многие, назакусившиеся в других домах, все-таки подходили к дому, чтобы выпить рюмку рябиновки – настойки мамы с особым секретом – и закусить ее тонким маринадом из осетрины.
Мы с нетерпением ожидали всегда первого дня Рождества, ожидали его не без сердечного трепета: Дед Мороз с елкой придет наверное, но оставит ли нам он елку?
Об этом я уже рассказывал, вспоминая няню Пелагею Сергеевну[172].
Но вот наконец все страхи кончились. Дед Мороз приходил, принес елку, ушел в другой дом, – и вот она, высокая, стройная, ласково пахучая, красуется в гостиной, вся в огнях и в причудливом святочном убранстве. Первое чувство наше к ней – это глубокое изумление: ведь это воплощенная сказка!
Современный ребенок знает, сколько заплатили за елку, купленную на площади; он знает, сколько стоят елочные украшения в магазинах культтоваров; при нем взрослые сетуют на дороговизну и елок, и этих елочных культтоваров.
Мы ничего этого, к счастью, не знали и не слыхали. Елка и все, что на ней, были для нас не товаром, а даром доброго Деда Мороза, принесенным к нам в Плетешки из «некоторого царства, тридесятого государства», где нет никаких товаров, а сверкает чудесная жар-птица волшебной сказки. Свет от одного из ее перьев озарял нам нашу елку. А жар-птица, дружившая с Дедом Морозом, была неописуемо богата. Чего-чего не было на нашей елке! На самом ее верху была большая шестиконечная звезда, а в ней летящий ангел с небольшой елкой. Эта звезда была неизменна: как бы ни менялись украшения на елке, на верхушке ее всегда была эта звезда. У нас было к ней особое чувство. Это было образом великой Вифлеемской звезды. На верхних ветках елки, на тонких резинках привешивали летящих ангелочков, возвещающих в золотые трубы Вифлеемскую Радость. Эти ангелочки, казалось, реяли в воздухе. И мне всегда представлялось, что тут кончалась власть и радость – Вифлеемской звездой. Нам никогда не дарили с елки этих ангелочков, и нам в голову не приходило попросить себе в подарок ангелочка: они оставались недостижимыми вестниками нашей радости. Но ниже вся елка во власти Деда Мороза. Он развесил на ней причудливые стеклянные шары, сверкающие всеми переливами радуги; некоторые из них кажутся взятыми из снежных чертогов Деда Мороза: так волшебна игра их стеклянного инея. Серебряный иней бесконечными нитями покрывает всю елку.
