Той же шуткой, с которой он обращался к каждому покупателю, показывая отменный товар: «Сам бы ел, да деньги надо», шуткой, заимствованной у рядских пирожников, выхвалявших пироги и ветчину собственного засола: «Сам бы ел, да деньги нужны», с этой же самою шуткой отец потчевал нас в детской своим любимым миндальным печеньем, привезенным из «города», от этого «ласкового слова» еще мягче становилось для нас это папашино лакомство.
Бывало, отец, беседуя с важным покупателем у себя в «комнатушке», пошлет «мальчика» принести образцы товаров или что-нибудь другое из числа предметов, входивших в «круг ведения» этого Миши или Паши, а «мальчик», не вслушавшись хорошенько в наказ отца или поленившись поискать, воротится с пустыми руками и с ленивым вопросцем:
– А где, Николай Зиновеич, это взять?
Отец, оторвавшись с досадой от делового разговора, бросит ему в ответ:
– Сыщй, а я укажу.
Это значило: если мне указывать каждую отдельную вещь, где ее найти, мне легче самому пойти и принести ее; твое дело – уметь найти нужное, поняв, что нужно.
Но и я сам, «хозяйский сын», а не «городской мальчик», бывало, не исполнив какое-нибудь легкое порученье отца, тянул с той же самой ленцой:
– Папаша, где ж это лежит?
Я сам не раз слышал от него в ответ на это:
– Сыщи, а я укажу.
Помню, я сильно обижался на эти слова, но отец был неумолим: он заставлял меня самого, собственной догадкой найти нужную вещь.
Отец был человек старого закала. Если б при нем кто-нибудь стал нападать на телесные наказания для детей и подростков, он, вероятно, стал бы защищать их необходимость и законность, но на деле он никогда не применял их ни к нам с братом, ни к «мальчикам», которые поступали на ученье, «в дело» (как тогда говорили). «Мальчики» эти превращались в «молодцов», из подростков становились юношами, «молодыми людьми», некоторые уходили от отца к другим хозяевам, женились, но не было случая, когда бы они отходили от отца «с сердцов» на него, с желанием раз навсегда «отрясти прах от ног» на пороге его дома или лавки. Наоборот, «молодые люди» эти, служившие уже в других «делах», являлись к отцу на именины и по большим праздникам. У некоторых из них отец был посаженым отцом на свадьбе.
Был единственный случай, когда бывший «мальчик» не так хорошо отошел от отца. Это было дело с Илюшкой. Я еле помню этого краснощекого чернявого упитанного парня – с самоуверенной походкой, щеголя с развязной ухваткой.
Этот парень, выйдя из «мальчиков» в «молодцы», обокрал отцовскую лавку. Он умело, даже со вкусом выбрал то, что наметил красть: тонкие шали и платки из крученого шелка, шедшие в старообрядческие уезды, где молодицы покрывались ими точно так, как их пробабки при Тишайшем царе. Выбрав самый ценный, но и самый негромоздкий товар, вор крал понемногу, но систематически.
