Но большие короба таких кусков шли и на сторону, притом не случайно, а постоянно. Не было секрета, что в лавках у него служат на немалом жалованье родственники и свойственники, которым что-то не служилось в других местах, где не по-родственному, а по-деловому с них спрашивалось. Не было секрета, что отец из года в год помогает трем своим замужним сестрам, т. е. попросту дает им ежемесячную «дачу», и что он же в свое время выдал их замуж, наградив и «Божиим милосердием» (образа), и всем потребным по обычаю скарбом. Не было секрета и в том, что отец вплоть до своего разорения продолжал выдавать замуж, то есть снабжать приданым, своих родственниц и свойственниц из молодых поколений, которые зачастую и появлялись-то впервые в нашем доме только для того, чтобы доложить: «Я, дядюшка, ваша троюродная племянница такая-то и выхожу замуж за такого-то», – и затем предъявлялся реестр приданого, которое предполагалось получить из лавок отца. Иной раз такой реестр сообщался письменно. Один из них сохранился: свойственница, выходящая замуж, благодарит «сестрицу» (мою мать), что уже получила от Николая Зиновеевича и то, и другое, и третье, и пятое, и десятое, но тут же сообщает, что ей, по ею сочиненному реестру, не хватает бархата на выездное платье, шелкового «верху» на шубу и «шляпы для визитов» и что она ввергнется в неизлечимую горесть, если не получит всего этого от Николая Зиновеевича, за которого обещает «по гроб молить Бога». Просительница выходила замуж за владельца колониальной лавки на Стромынке, причем единственный «визит», который ей пришлось бы сделать после свадьбы, – это к нам же в дом, в Плетешки, визит, вовсе не требовавшийся, но «шляпа для визитов» поднимала эту Лизаньку в ее собственных глазах, тешила ее легким миражом, что и она, как другие, «устанет от визитов», разъезжая по родственникам и знакомым после «бракосочетания» и «вечернего стола». И отец, понимая, как дорог и нужен человеку такой мираж, не только посылал Лизаньке «верх» на шубу, но и посылал на «шляпу для визитов».
Но кроме «свойственниц», чем-то и как-то все-таки сцепленных с нашим домом, отец помогал и множеству «бедных невест», у которых все право на его внимание и заботу было в первом слове: «бедных». Но это право очень много значило в его сердце, и я не ошибусь, сказав: и в его вере. «Отрежьте на подвенечное платье и запишите на дом» – этот отцовский приказ часто слышался в его лавке, и приказчики не очень-то его любили: на подвенечное платье всегда шел самый дорогой товар – белый шелк или белый кашемир. «Запишите на дом» – значило, что товар отпущен без денег, будто для дома, в Плетешки.
