Каждый из этих трех мыслителей отбрасывает длинную тень на своих последователей, но весьма определенным негативным образом. Мишель Фуко (1926–1984) когда-то сказал, что вся история западной философии может рассматриваться как история несогласия с Платоном: даже сегодня марксисты и антикоммунистически настроенные либералы, экзистенциалисты и аналитические эмпирики, хайдеггерианцы и виталисты, – все едины в своем антиплатонизме. То же самое касается и Декарта: его поносят экологи, феминисты, когнитивисты, хайдеггерианцы (снова), прагматисты, сторонники «лингвистического поворота» в философии, и т. д. Гегель – высший предмет ненависти последних двух столетий философии, критикуемый марксистами, либералами, религиозными моралистами, приверженцами метода де-конструкции и англоязычными эмпириками (и многими другими).
Разве этот исключительный статус Платона, Декарта и Гегеля не является главным доказательством того, что в случае каждого из них мы имеем дело с философским Событием в смысле травматического вторжения чего-то нового, неприемлемого для преобладающих взглядов? Более того, каждый из этих мыслителей олицетворяет не только Событие в философии, но и момент безумия: безумия пленения Идеей (как любовь, как Сократ под воздействием своего гения), безумия в глубине картезианского когито (то, что мистики называли «мировой ночью», отстранение от внешней реальности и уход в бездну субъективности) и безумия абсолютного идеализма Гегеля, которое делает вид, что плетет все богатство реальности из саморазвертывания Идеи. Таким образом, можно сказать, что философии, следующие за Платоном, Декартом или Гегелем, все являются попытками вместить/подчинить этот избыток безумия, вновь нормализовать его, вписать в обычный поток вещей.
Но основная причина, по которой мы обращаемся к этим трем мыслителям, кроется в другом – каждый из них не просто олицетворяет Событие мысли, но также является философом События, т. е. главной темой мысли каждого является событие: ошеломляющая встреча с Идеей в случае Платона; возникновение полностью событийного когито, трещины в великой цепи бытия, в случае Декарта и сам Абсолют – совокупность, охватывающая все существующее, – как событийное саморазвертывание, как результат своей собственной активности – в случае Гегеля.
Пересадка 4.1: Истина – это больно
Согласно версии идеализма Платона, изложенной в учебниках, единственной истинной реальностью является неизменный вечный порядок Идей, тогда как постоянно меняющаяся физическая реальность является всего лишь его тусклой тенью. Согласно этой версии, события принадлежат к нашей изменчивой физической реальности, они не касаются вечного порядка идей, в котором не происходит ровным образом ничего. Но является ли это единственно возможным прочтением Платона? Вспомните платоновское описание Сократа, захваченного Идеей: Сократ как будто бы находится во власти истерического приступа, он стоит на месте часами, не замечая реальности вокруг него, – разве Платон не описывает событие в полном смысле этого слова, внезапную травматическую встречу с другим, внечувственным измерением, встречу, бьющую по нам как удар молнии и разбивающую всю нашу жизнь? Для Платона первой и простейшей формой такой встречи является опыт любви, и совершенно неудивительно, что в своем диалоге «Федр» он сравнивает любовь с безумием, с одержимостью – разве не так чувствуем себя мы, когда страстно влюбляемся? Разве любовь не является неким постоянным состоянием исключения? Все должные равновесия повседневной жизни нарушены, все, что мы делаем, окрашено мыслью об «этом», или как метко написал Нил Гейман, автор известной серии графических романов «Песочный человек»:
