Чашка была плохо отмыта. Вверху был въевшийся чайный ободок. И сахар комками. Видно, частенько его оттуда доставали мокрой ложкой. Неужели ему, равнодушному к порядку, это все-таки важно? Он смахнул эту мысль как муху.
– А когда ты еще приедешь?
– Ник, не знаю.
Лебедев с силой заталкивал в себя колбасу. Ему казалось, что он есть бумагу.
– Но ты же ее разлюбил, правда? Ведь у вас уже все закончилось?…
Димка не знал, что ответить. Не Нике. Себе. Ему показалось, что он по незнанию забрел в лабиринт. С хитро продуманным выходом. И что ему сидеть в нем до скончания века. И он вспомнил фотовыставку Елены Визерской, по прозвищу Kassandra. На одной из работ была женщина, запутавшаяся в плющевом лабиринте своей жизни, с кожаным саквояжем.
– Я тебе позвоню.
– Ник, не звони мне на мобильный.
– А куда, на домашний? В ее голосе зазвучал сарказм. – Можешь дать телефон своей старой жены.
Ему стало обидно за Ладу. Ведь она совсем не старая. Ника подошла к переполненному мусорному ведру и затолкала бычок. Оттуда ужасно пахло. На ее ногах были заношенные тапочки, уже не поддающиеся реставрации.
– Пить так хочется.
Она положила в чашку пару ложек варенья, долила воды из-под крана и залпом стала пить. А когда допила – у нее стал красным язык.
Вдруг открылась входная дверь и вошли подружки. Они были недовольны, так как ночевали, где придется. С презрением посмотрели на Димку, и тот стал собираться… И впервые стало неприятно надевать несвежие носки и вчерашнюю рубашку. Он чувствовал себя таким грязным, как тот бычок в ведре. В желудке неприятно разлагался бутерброд. Он с тоской вспомнил домработницу и ее английский завтрак: овсянка, яйцо, кофе. Неужели это все он тоже любит?
Лада вернулась домой внепланово. У нее поднялась температура, и она забоялась заразить стареньких родителей.
– Дим, я дома.
Внутри было тихо. Только темнота теплым клетчатым пледом лежала на диване и на полу. Она зажгла свет, и в прихожей стояли Димкины зимние ботинки.
– Дим, спишь, что ли?
Она прошлась по комнатам, держась за голову. В виски постоянно стучала какая-то дикая птица. У шкафа была приоткрыта дверца, и она увидела, что он в нем что-то искал и смял выглаженные рубашки. Лада села и набрала номер. Телефон был отключен…
В ту ночь у всех были замыленные глаза. Замыленные глаза были у окон, которые еще не успели сменить на стеклопакеты, и в щелях старых рам завелись жучки. Замыленные глаза были у пупырчатого асфальта, в который частенько попадались тонкие женские шпильки. Замыленные глаза были у дождя, что ожил под утро. Он шел как через марлю. Был мелким и ледяным. Как нитки из пуза шелкопряда. Уличный фонарь его подсвечивал зеленым. И ночью шел зеленый весенний дождь.
